У Лидии в груди словно натянулась тонкая тугая струна. Она резала, причиняла боль, но она же и не давала упасть бездыханной, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать. С каменным лицом она выбирала место на кладбище, молча принимала помощь: девчата из ее бригады заказали в районе венки и пригласили батюшку на отпевание, Галина взялась организовать во дворе поминки. Поселковый глава неожиданно проявил щедрость и устроил погребение за счет бюджета. Сережа Царев тенью ходил за Лидией, и она его не прогоняла, видела – ему больно, но даже с ним не говорила. Слова закончились, как и слезы. Лидия окаменела.

* * *

На похоронах собрался весь поселок. С самого утра шпарило солнце. Воздух встал, придавливая собравшихся тяжелой духотой. На изнуряющей жаре притихли насекомые и птицы, и только заунывный речитатив священника безуспешно старался пробиться к Богу сквозь бледно-голубое, словно пролинявшее небо.

К раскрытой могиле было не подойти, а люди все прибывали. Дмитрий Михайлов тоже пришел, вместе с родителями. Он переводил взгляд с лица на лицо, сам не зная, что именно хочет увидеть. Чье-то раскаяние? Неужели тот, кто лишил Нику жизни, тоже стоит сейчас здесь, так же смотрит на обитый бордовым бархатом гроб, на серое, безжизненное лицо ее матери и почерневшее, осунувшееся – отца?

Отпевание закончилось. Лидия наклонилась, положила на гроб обе руки, как будто пыталась обнять, и Диме показалось, что она сейчас оступится и полетит в яму.

Вперед вышел Сергей Царев. У него дергались губы. Ни на кого не глядя, он встал в изголовье гроба и положил на него синюю коробочку, перевязанную подарочной лентой. «С днем рождения», – скорее догадался, чем услышал лейтенант и почувствовал, как по спине пробежали мурашки. В толпе, словно по команде, завыли бабы…

Дима смотрел, как гроб медленно опускается в яму под причитания женщин и сдержанные вздохи мужчин. У него тоже вырвался такой – непроизвольный, долгий. Острое чувство несправедливости происходящего заставило его отвести взгляд от могилы, как будто, если он не станет смотреть, девушка так и останется пока не найденной и, возможно, живой… Как будто он мог забыть копошащихся в глазницах и рту опарышей и почерневшие ноги трупа. Забыть то, как кричал на коллег из района судебный медик: «Осторожно! Могут оторваться конечности!» – когда тело доставали из ямы.

Лидия Бойко застыла у края могилы в странной позе – прижав к груди стиснутые кулаки и наклонясь вперед, словно хотела что-то разглядеть на самом дне. Могильщики принялись забрасывать яму сухой землей. Сергей Царев отвернулся, и у него затряслись плечи. Громко и жалобно заплакала Лариса Голубева…

Дима не выдержал и почти бегом бросился к машине. Мама и отец уже ждали внутри, на заднем сиденье. Мама двумя руками сжимала единственную отцовскую ладонь. Дима вдруг подумал, что они оба давно не молоды – отцу в январе исполнилось шестьдесят, а мама была всего на год младше. Даже старшему брату, Толику, который родился в год пожара, жил во Пскове и в поселок наведывался не каждый год, уже стукнуло тридцать семь.

Мысли неожиданно перескочили с траурной церемонии на брата. Этим летом они с детьми укатили в Крым, а значит, снова не приедут. И это – к лучшему. Дима включил передачу и задом выехал из негустого ряда как попало припаркованных машин.

Звонки и визиты земляков в квартиру Михайловых прекратились, как по волшебству, после новости об убийстве Ники. Теперь граждане обходили участкового стороной, шарахаясь, как от зачумленного, а потому он очень удивился, когда на пороге комнаты возникла мама с телефоном в руке.

– Димочка, это тебя. Ира Голубева.

Дима помнил только одну Голубеву – Ларису, подругу Ники. Он нахмурился, но телефон взял:

– Слушаю вас.

– Добрый вечер, Дмитрий Олегович. Я мама Ларисы Голубевой, она с Никочкой дружила…

– Добрый. Что-то случилось? – Нехорошее предчувствие сжало сердце участкового ледяным захватом.

– Можно, мы к вам зайдем, Дмитрий Олегович? Не хотелось бы приходить в участок… Дело уж очень деликатное.

– Ф-фу, – смог выдохнуть Дима. – Заходите, раз деликатное.

Отключившись, он укоризненно посмотрел на мать, но та только руками развела.

– Эх, мам, – покачал он головой. – Чай, что ли, поставь? Сейчас гости явятся.

Голубевы пришли через полчаса. Теперь Дима вспомнил Ирину Васильевну – заведующую почтовым отделением. Обычно подтянутая строгая женщина, сейчас она выглядела растерянной. Ее дочь, напротив, смотрела с вызовом, дерзко задрав узкий кукольный подбородок.

– Давайте в кухню пройдем, – предложил Дима. Принимать поздних гостей в своей не слишком прибранной комнате ему совершенно не хотелось.

Мать и дочь послушно отправились за ним.

– Понимаете, – начала Ирина Васильевна, разместившись на отцовском табурете возле окна, – Лариса не уверена, что с этим стоит…

Девушка фыркнула.

– Ма, может, я сама? – предложила она.

Дима молчал, предоставив семейству возможность самостоятельно определиться, кто из них будет говорить. Судя по всему, ничего страшного не произошло, так что он расслабился и приготовился выслушать очередную жалобу, пусть и «деликатного» характера.

– Короче, – не дожидаясь согласия матери, заговорила Лариса, – дней за пять до того, как пропала, Ника… – Она сбилась и заметно побледнела.

Лейтенант насторожился.

– Ника прибежала ко мне вот с такими глазами, – девушка сложила в кольца большие и указательные пальцы, демонстрируя, какого размера глаза были у погибшей Ники. – Она забыла в магазине книгу и вернулась, чтобы ее забрать, но магазин оказался открыт. Ника струхнула, потому что сама закрывала его, уходя. Короче, зашла осторожненько, и знаете, кого она там увидела? Нашего физрука и Виолетту. Они в подсобке… Ну не знаю, целовались или еще что… Ника хотела уйти тихонько, но ее заметили все равно. Физрук струхнул. Ника сказала, что никогда не видела таких белых лиц, какое было у него, а Виолетта только рассмеялась. Короче, Ника пришла ко мне советоваться, как лучше рассказать все жене Романа Николаевича, а я ее отговорила. Если бы знала, чем все кончится…

Голос Ларисы сорвался, но она только тряхнула головой и продолжила:

– Ника переживала очень, ведь у нее самой родаки… ну вы знаете. А на следующий день Роман Николаевич подкараулил Нику во дворе и сначала умолял молчать, не делать поспешных оценок, еще какую-то фигню нес, а когда Ника сказала, что думает о таких, как он, стал ей угрожать…

– Чем? – напряженно спросил Дима.

– Ну не знаю. Она не пояснила, потому что не очень-то испугалась. Просто Тимошку пожалела.

– Тимошка – это сын Романа, ему три года, – пояснила Ирина Васильевна. – А жена тоже в школе работает. В начальном классе преподает.

– Ох, вы запутали меня совсем. А кто такая Виолетта?