Дима внимательно изучал его паспорт страницу за страницей.

– Хорошо, – добравшись до корочки, начал он. – Виктор Станиславович, я хочу услышать подробный рассказ о том, что вы делали третьего августа, начиная с шестнадцати часов.

– А я чо, помню? – мгновенно набычился Витюня.

– Страдаете провалами в памяти? – участливо поинтересовался лейтенант под одобрительным взглядом майора, пристроившегося на скамейке с толстой папкой в руках. – Тогда позвольте напомнить: вас видели в Старом поселке, на улице Ленина, приблизительно в половине шестого вечера. Вы передвигались на мотоцикле «хонда» синего цвета, государственный регистрационный номер… И позже, уже около семи тридцати – на мосту, когда вы возвращались в Панельки, простите, в район Заречной улицы.

– Кто это меня видел? – проявил угрюмый интерес Витюня.

– Свидетели. И они подписали свои показания.

Парень подобрал ноги и развернулся лицом к участковому:

– Не знаю ничо. Даже если и видел меня кто – хочу и еду. Права у меня есть!

– Конечно, – кивнул Дима. – Права вам уже вернули, я проверил. Напомните, кстати, за что вы их лишались?

– А чо? Там, где проверяли, разве не написано? – буркнул Витюня.

– Я тебе похамлю, придурок, – мягко ответил лейтенант, понизив голос. Его коробило от отвращения. – Быстро выложил, где был и что делал, пока я тебя в клетку не засунул как подозреваемого в убийстве несовершеннолетней, совершенном с особой жестокостью.

Майор кашлянул и громко зашуршал бумагами, но Дима не обратил на него внимания.

– Кто подозреваемый? – прозрел Витюня. – Да вы чо? Я эту Нику и пальцем не трогал! Мне хватило того раза…

Тем разом был эпизод полуторагодовалой давности, когда, хлебнув пивка, Виктор Жлобин оседлал мотоцикл и отправился в Березняки к дружкам. На Тележной улице он не справился с управлением и свалился. Мотоцикл пролетел несколько метров и задел идущую из школы Нику Бойко, которая упала и сломала запястье. Лидия Семеновна написала на Витюню заявление, и старшему Жлобину пришлось задействовать все свои связи, чтобы сынок ограничился только лишением прав на год.

– Да не видел я ее в тот день! – с плаксивой ноткой в голосе продолжил Жлобин. Теперь он выглядел по-настоящему испуганным, растеряв все свои понты. – Был у Любки, можете проверить, – признался он.

– У какой? Адрес?

– Ленина, восемь. Трегубова Любка.

– И что ты делал у этой Трегубовой?

Витюня хотел было ухмыльнуться, даже губы дрогнули, кривясь на сторону, но, покосившись в сторону молчаливого майора, передумал и простодушно выдал:

– Трахались, чо еще-то?

– Это мы проверим, – с угрозой в голосе сказал лейтенант. – Вот, подпишите показания, гражданин Жлобин.

Не утруждаясь чтением, Витюня поставил закорючку. Дима вздохнул. Папаша Жлобин, хоть и был оборотистым дельцом, а сынка своего прошляпил конкретно.

– Здесь тоже подпиши, – подтолкнул лейтенант второй лист к руке парня.

– Эт чо? – подозрительно уставился на бумагу Витюня.

– Подписка. Дома сиди, из поселка не уезжай, пока не подтвердится твое алиби.

– Чо, и в Березняки нельзя? – изумился Витюня.

– И в Березняки.

– А если не подпишу? – неожиданно осмелел он.

– Посажу. До выяснения. Дел у меня много, сам понимаешь, так что процесс может затянуться…

Конечно, Дима не мог засадить Витюню, как бы ему этого ни хотелось, но слова возымели мгновенный эффект: накорябав очередную загогулину, парень вопрошающе уставился участковому в лицо.

– Свободен, – кивнул Дима.

– Ну и контингент у тебя на участке, Михайлов, – поднялся со скамейки майор, когда дверь за Жлобиным-младшим захлопнулась.

За окном послышались причитания и проклятья в адрес участкового от Витюниной матери, перемежаемые неразборчивым «бу-бу-бу» самого Витюни.

Дима пожал плечами. Оснований для того, чтобы по-настоящему подозревать Витюню, у него не имелось – кроме нелепой бравады невоспитанного юнца и папаши, который всегда прикроет, за мелкой и трусливой душонкой этого смазливого раздолбая ничего не было.

Чем больше он разговаривал с людьми, тем меньше ему нравилась эта история. Дима остро ощущал перемену, в одночасье произошедшую с жителями поселка. А ведь казалось, что он хорошо их знает! Некоторых – просто с пеленок.

* * *

После того как было найдено тело Ники, участкового и деда Антона допросили первыми. В разряд подозреваемых попали все жители поселка мужского пола, у которых на момент пропажи девушки не было алиби. У Димы такое имелось: с четырех до половины седьмого он находился в участке, и это могли подтвердить сразу несколько человек. Однако, когда следователь вел опрос, лейтенант на своей шкуре смог убедиться, насколько это неприятно, если на тебя падает тень подозрения. Сейчас такая тень накрывала добрую половину жителей Малинников и делала их замкнутыми, неразговорчивыми и подавленными.

* * *

Серега Царев тупо смотрел на фотографию Ники, размещенную десять дней назад на стене группы «Мы живем в Малинниках». С экрана ноутбука Ника улыбалась ему, глядя, казалось, прямо в глаза. Он помнил, когда был сделан этот снимок – в начале мая, тогда они всем выпускным классом собрались на шашлыки.

Место было выбрано спонтанно: кто-то предложил Старый поселок; кто-то вспомнил, что за остовом заброшенной фермы есть классная поляна, окруженная густым кустарником, и озерцо на месте силосной ямы. Накануне Серега, Игорь Дамицкий и Денис Хлопотов сходили на разведку. Поляна действительно имелась. Они натаскали из развалин кирпичей, чтобы соорудить рукотворный мангал, повыбрасывали в ближайшие кусты всякий хлам, и место для пикника получилось почти идеальным. Девчонки с вечера замариновали мясо, которое привез из Березняков Мишка Зенин – его папаша торговал в мясной палатке на рынке, а Ника раздобыла овощей из теплицы, в которой работала ее мать. Впереди был ЕГЭ, но окончание школы всем хотелось отметить уже сейчас. Из шестнадцати выпускников одиннадцатого класса средней школы в Малинниках на том пикнике собралось четырнадцать…

Глаза защипало, и Серега моргнул, удивленно почувствовав, как по щекам катятся слезы. Им было весело, черт побери! Прощай, школа! Здравствуй, новая взрослая жизнь! «И вот на хрена она мне теперь, эта жизнь, если Ники больше нет?» – наполняясь багровой яростью, подумал он.

На завтра были назначены похороны Ники, а он никак не мог отделаться от мысли, что все происходящее – просто кошмарный сон.

* * *

Хоронить в день рождения? Лидию отговаривали все, кто мог. Андрей уперся – «не дам!» – как будто его мнение имело теперь какое-то значение. Завтра ее доченька, ее девочка, должна была встретить свое восемнадцатилетие, а вместо этого Нику привезут из города в закрытом гробу, и даже поцеловать на прощание она ее не сможет…