на кладбище Мюрмюло. Там же хоронят и богатых местных. Оно при католическом храме.

— Там хоронят только католиков?

— Нет, патрон. Там хоронят всех, кто может заплатить. То есть тех, у кого родственники могут заплатить.

Они подошли к видавшему виду «пежо». Поль сел за руль. Индейкин взгромоздился рядом.

— На Мюрмюло? — спросил Поль.

— Да. И быстрее, пока не рассвело. Во сколько будет светать?

— У нас всегда светает в шесть. Здесь экватор, здесь светает ровно в шесть.

— Далеко это Мюрмюло?

— За десять минут доберемся.

37. Коричневый храм на холме

Сначала Поль плутал по узким ухабистым улочкам, потом выскочил на асфальтированное шоссе. Справа от шоссе появилась каменная ограда высотой с полметра, потом церковь.

Поль припарковал машину около церкви.

— Это собор Милосердия-на-Холме, — с уверенностью гида объяснил он. — Мы его называем Коричневый собор. Ему лет сто. Построили его еще до большой войны в Европе. Если бы было светло, вы бы прочли вон там, вверху, надпись: «Милости хочу, а не жертвы»[1]. А коричневый, потому что он облицован коричневым камнем.

Надпись на соборе прочесть было нельзя, а цвет облицовки ночью казался серым.

— Это местный камень, — продолжал Поль. — Знаете, в Браззавиле есть собор, облицованный камнем зеленого цвета. Прошел слух, что это малахит. Так его по ночам стали откалывать. И, что самое удивительное, это действительно оказался малахит.

— Этот камень вроде бы пока не откалывают.

— Пока, — и Поль снова прикоснулся рукой к кресту на шее.

— Хорошо, что луна сегодня какая-то большая, — проворчал Индейкин, вылезая из машины.

— Да нет, вроде бы обычная, — не согласился Поль. — Обычная африканская луна. И небосвод у нас очень яркий, звезд на нем кажется больше, чем у вас в Европе.

Подошли к собору. Он состоял из трех строений, соединенных застекленным проходом: по бокам два четырехугольных здания высотой примерно в три-четыре этажа и центральное, приземистое, с высоким шпилем вверху. Перед боковыми зданиями возвышались скульптуры людей в монашеском одеянии с крестом в вытянутой руке, а вверху — веранды с балюстрадой из фигур в виде шахматных пешек; на одном здании блестел циферблат с большими римскими цифрами: пять часов. Крест на шпиле центрального здания освещался луной, и казалось, что он плывет в небе. Большую часть центрального здания составляла массивная деревянная дверь.

— Дверь, наверное, из окуме? — спросил Индейкин.

— Да, что-то вроде, — согласился Поль. — Знаете, патрон, самый большой в мире католический собор не в Европе, а в Африке, в Ямусукро.

— А веранды зачем? Смотровые площадки?

— Да на что здесь смотреть?!

Вошли на территорию кладбища.

Сразу у входа — огромный склеп из белого камня; перед дверью, такой же массивной, как и дверь собора, две девицы смиренно склонились с оливковой ветвью в руках. Напротив — склеп поменьше, без скульптур, но с большим крестом на высоком шпиле.

Дальше шли склепы попроще. Чем дальше от входа, тем надгробия были с меньшей выдумкой и победнее.

— Тишина здесь какая!.. — проворчал Индейкин.

— Как на кладбище, — резонно констатировал Поль и спросил: — Что мы ищем?

— Мы ищем людей, которые раскапывают могилу.

— В таком случае это нетрудно, а то искать могилу ночью… Определим по шуму. Они должны шуметь.

— Должны, — согласился Индейкин.

Центральная аллея, по которой они шли, поднималась вверх. Последние могилы были уже на верхушке холма, подальше от собора.

— Кто победней, того хоронят повыше, — объяснил Поль.

— Почему?

— У нас бывают потопы, и покойники, те, что в могилах пониже, всплывают.

— Не понял, — удивился Индейкин. — Внизу вроде бы хоронят самых богатых.

— Верно, — согласился Поль. — Богатые делают такие склепы, что оттуда покойники не всплывают. Главное — быть похороненным поближе к собору. Этому собору приписывают много чудес, патрон. А бедные…

Вдруг он замолк и показал на дорожку, острым углом выходящую на главную аллею.

Там в глубине стоял человек. Это было так неожиданно, что Индейкин замер. Но потом решительно двинулся в сторону незнакомца. Тот встретил его радушной улыбкой:

— Мир тебе, сын мой.

— Что вы здесь делаете?

— Я всегда здесь гуляю перед рассветом.

Он был среднего роста, на нем были темная рубашка и темные брюки.

— Не кажется ли вам, что вы нашли странное место для прогулок?

— Нет, не кажется.

Он продолжал улыбаться. Улыбка у него была добрая, приветливая.

Индейкин разглядел на рубашке незнакомца белую колоратку:

— Вы священник?

— Вот уже пятнадцать лет, как я служу в этом храме, — смиренно ответил тот. — Меня зовут падре Бенуа.

Он продолжал улыбаться. Индейкин решил не ждать, когда падре спросит у него, зачем он пришел на кладбище, и счел за благо опередить:

— Я в этом городе всего на несколько часов. Я хотел бы увидеть могилу моего родственника.

— Очень похвальное желание, — одобрил падре. — Как я вам могу помочь?

— Я был бы признателен, если бы вы показали мне его могилу. Он русский. Его фамилия Сушков. Он умер недавно.

— Совершенно верно, — подтвердил падре. — Господин Сушков был ортодоксального вероисповедания, но в этом городе нет ортодоксальных священников, и он посещал нашу церковь. Он был очень верующим. Я вам покажу его могилу. Следуйте за мной.

Индейкин и Поль пошли за ним. Падре повел их сначала по большой аллее, потом повернул на узкую дорожку.

— Запоминай дорогу, — шепнул Индейкин Полю.

Падре повернул на совсем узкую дорожку, почти тропинку, и остановился перед простенькой могилой, на которой стояла только табличка