По большому счету, технических огрехов в истребителях, созданных на базе стандартных «Кречетов», оказалось немного: «Аресы» уверенно выполняли тестовые боевые задачи, резво уничтожали одну учебную цель за другой и постепенно нарабатывали опыт взаимодействия в парах. Самой серьезной проблемой проекта до сих пор оставалась та грань между свободой воли и жестко прописанными императивами для связки «человеческий мозг – машина», которая позволяла решать боевые задачи и в то же время ограничивала свободу воли мозга донора. С одной стороны, чересчур жесткие «шоры» автоматически лишали пилота здоровой инициативы, а значит, урезали его боевые возможности. С другой стороны, слишком мягкая узда давала пилоту избыток свободы волеизъявления и гипотетически могла привести к ситуации, в которой «Арес», лишенный мотивации к войне, мог просто отказаться выполнить приказ. А допустить такое было смерти подобно. Поэтому рядом с мозгом каждого донора располагался заряд взрывчатого вещества, управляемый дистанционно.

Проблемой номер два оказалась крайне низкая летная подготовка основной массы доноров: уровень, декларируемый кандидатами на собеседованиях, частенько не соответствовал действительному. И это здорово тормозило процесс подготовки: четыре донора из пяти отсеивались после первых же летных тестов. А забракованный Гронером «Арес» отправлялся на перепрошивку. Именно поэтому на десятый день после того, как со стапелей завода в Фениксе начали сходить первые боевые корабли, в распоряжении Гронера было всего четырнадцать образцов, способных летать на уровне среднего Демона. Или немного выше. И число таких боевых единиц росло крайне медленно, что здорово действовало на нервы.

Проблемой номер три оказались выверты человеческой психологии. Вернее, инертность мышления доноров: привыкшие к предельным значениям перегрузок, которые они были способны перенести «при жизни», они, потеряв биологическое тело, крайне неохотно выходили за эту виртуальную грань. И для того, чтобы заставить их ЛЕТАТЬ, приходилось ломать эти устоявшиеся стереотипы. Что иногда заканчивалось не очень хорошо: у некоторых доноров начинались нервные срывы; парочка пилотов пыталась уйти в себя, а один, самый «мягкий» образец, даже предпринял попытку самоубийства.

В общем, на решение каждой из этих проблем требовалось время. А его оставалось все меньше и меньше. Поэтому последние дни перед демонстрацией своих изделий представителям ВКС Бен практически не вылезал с КП. Как и номинальный глава «Энджел Шипс энд Ко», после первого же учебного боя «Ареса» с профессиональным испытателем полигона поверивший в перспективу нового проекта. И от радости забывший про семью, еду и сон.

Вкалывал Семен Михайлович как проклятый. И вылезал из сборочных цехов только для того, чтобы слетать на ИДП. При этом, к искреннему удивлению Гронера, соваться к «начинке» «Ареса» Юдин даже не пытался. То ли приняв на веру басню про некий продвинутый искин разработки Саркисянца и его людей, то ли понимая, что излишнее любопытство ни к чему хорошему не приведет, он занимался только тем, что касалось самого корабля. И, уходя с головой в работу, все чаще забывал и про свое подчиненное положение, и про охранников, следующих за ним, как тень, и про внуков, покинувших Хилтти и обретающихся невесть где. Поэтому Бен практически перестал его контролировать, резонно рассудив, что запах Больших Денег, унюханный бывшим единоличным владельцем «Энджел Шипс энд Ко», является очень неплохим дополнением к принятым им мерам безопасности.

В общем, несмотря на нерешенные проблемы, просыпаясь по утрам, Бен первым делом смотрел на свой комм и, еще раз посчитав количество дней, оставшихся до часа «Х», принимался бормотать себе под нос:

«Всего шесть дней. Шесть дней. Всего шесть…»

И все чаще улыбался…

На наше появление в системе Алтора Циклопы среагировали довольно вяло – из двух с половиной тысяч кораблей, висящих в дрейфе, с места сдвинулось от силы штук сто. Поэтому я распустил «Елочку» на «шестерки», раскидал ребятам векторы атак и, не дожидаясь, пока рванувшиеся к нам истребители выйдут на дистанцию поражения, повел свое звено к ближайшей группе тяжелых кораблей. За четыре минуты, потребовавшиеся нам для того, чтобы ворваться в их строй, часть из них успела активировать защитные поля и врубить движки. И даже начала перестроение в жалкое подобие «Тумана». Но отсутствие основной массы кораблей в узловых точках защитного ордера здорово сказалось на плотности получившихся секторов ТВФ: двигаясь в лакунах, которые прорисовывала программа визуализации, можно было атаковать любой из кораблей, не рискуя ни одним эмиттером. Впрочем, сражаться с Циклопами, тем более в «Тумане», я не собирался. Решив, что имеющийся боекомплект лучше расстреливать по неподвижным целям. Поэтому вел «Кречеты» параллельными курсами. И так, чтобы Линде было удобно всаживать по торпеде в каждый из «встречных» кораблей. «Шестерки» Шипиловой и Коррадо работали приблизительно в таком же режиме, постоянно убегая от преследующих их Циклопов и атакуя только те машины, которые не оказывали никакого сопротивления. Как я и ожидал, КПД такого подхода к боевым действиям в чужой системе оказался чрезвычайно высок – за первые десять минут «боя» мы без всяких проблем сожгли бортов пятьдесят. За вторые десять – порядка тридцати. А потом число включившихся в погоню вражеских кораблей превысило три сотни, и я дал команду уходить.

Разошедшиеся не на шутку ребята попробовали было поворчать, но, увидев координаты точки всплытия, мгновенно замолчали. Решив, что в мертвую систему, расположенную в сорока минутах гипера от Алтора, мы прыгаем не просто так.

– Ты что, решил вернуться обратно? – поинтересовалась Иришка минуты за три до того, как «Кречеты» ушли в гипер.

– Угу, – тут же отозвался я. – Часа через три. Когда они слегка успокоятся.

За время нашего отсутствия Циклопы успели организовать полноценное патрулирование. И в точке всплытия мы практически наткнулись на группу из тридцати двух вымпелов, в которой было одиннадцать тяжелых кораблей – три крейсера и восемь эсминцев. Несмотря на почти двукратное численное преимущество, Циклопы начали перестраиваться в защитный ордер сразу же, как увидели перед собой наши машины. И мгновенно сбросили тягу с движков, перебросив высвободившиеся мощности на щиты.

«Боятся – значит, уважают», – подумал я и, забрав контроль над всеми восемнадцатью кораблями, развернул их дюзами к вражескому патрулю.

Решив, что мы вот-вот рванем к ближайшей висящей в дрейфе группе кораблей, патрульные корабли забыли про «Туман» и преимущество защитного ордера перед атакующим. И на форсаже рванули вдогонку, догнав тройку Веласкеса за какие-то сорок секунд. А когда в щиты, заботливо вывешенные за его машинами, воткнулось торпед пятьдесят, Линда сбросила МОВы.

Когда поражающие элементы мин собрали свою кровавую жатву, нашей «Елочки» уже не существовало. А по направлению к патрулю, деморализованному одновременной гибелью шести кораблей, неслись шесть звеньев «Кречетов».

Перестроиться в «защитку» Циклопы не успели. И сомкнуть строй – тоже. Поэтому двойки, только что пытавшиеся уйти от взрыва МОВов, вынуждены были сражаться автономно. Что очень обрадовало молодежь… и здорово расстроило Линду.