придираюсь. Тут высокие дома, узкие улицы и много воды. Но это даже неплохо, никаких талонов на воду летом, можно мыться хоть целый день. К чему никак не привыкну, так это к лицам кетеков на улицах. Я думал, что всё уже в прошлом и забыто, но очень трудно видеть этих созданий после всего, что случилось. У них тут целый квартал, королева их привечает, и от этого они ещё наглее. Несколько раз сталкивался с ними на улице. Эти вероломные ублюдки знают, что орденцы чтят законы Мейнда, и не могут пристрелить их на месте, и постоянно пытаются нас задеть. Наверное, это выдержать тяжелее всего…"

Я закрыла глаза, не в силах дальше читать. Я тоже думала, что всё это осталось в прошлом. Но перед глазами, как будто я так и не выросла и по-прежнему маленькая перепуганная девочка, встала картина серых стен, измученных людей, копошащихся в грядках. В ту весну, не зная, что Орден уже прокладывает новые пути к осаждённой крепости, мы засадили оставшимися семенами каждую пядь земли. Еды не было, и смельчаки пытались выходить из крепости в попытке либо отбить что-то у кетеков, либо добыть в лесах. До сих пор помню, каким вкусным был бульон из горного сурка. Но чаще всего не возвращались. Папа вот один раз так и не вернулся…

Так, хватит думать о плохом. Я досчитала до двадцати, пропустила абзац, где брат жалуется на распоясавшихся ублюдков, и принялась читать дальше.

"Прости меня ещё раз, что долго не писал. Не было ни одной спокойной минутки. Весной я получил повышение до мастера-оружейника. Да, я теперь настоящий иерарх Ордена, в моей ответственности доспехи почти двух десятков братьев (но чаще приходится чинить канализацию, Тиара видит, как мне это надоело). Жаль, мама с папой не увидели этого дня. Хотя, будь они живы, наши судьбы сложились бы по-другому. Я хотел написать тебе сразу после церемонии, но не успел. Я поменял за год семь гарнизонов, из них шесть были секретными с ограничениями по переписке. Надеюсь, хоть это письмо ты прочтёшь.

В Мейнде я ещё не получил права на переписку, и поэтому отправляю тебе весточку с товарищем. Он получил перевод в твою крепость, и я не поверил своему счастью, когда узнал об этом. Он согласился выполнить мою просьбу, за что я очень ему благодарен. Ферах тоже недавно стал рыцарем, и похоже, он к этому долго шел. Я знал его недолго, но он показал себя верным братом по оружию.

Надеюсь, ару-аллеш, у тебя всё в порядке. Жду, когда ты всё же выберешься из своей дыры. Знаю, что служение Тиары требует жертв не меньших, чем Орден, но, сестрёнка, ты знаешь моё мнение. Тебе не место в такой глуши. А если сестринство настолько опустилось, что не ценит тебя и твоей веры, то зачем оно нужно?"

Против воли я закатила глаза. Воображение живо дорисовало выражение лица брата: одухотворённое, даже вдохновлённое, он ещё будет долго говорить про то, что мне надо наконец-то отпустить прошлое и вспомнить всё хорошее, что у нас было, и перейти в Орден. И объяснить ему, что я просто не хочу, что прошлое я уже давно забыла, невозможно. Кадм упрямый, совсем как мама с папой. Он, наверное, вобрал в себя всё их упрямство, оставив мне лишь капельку. Я по сравнению с ним мягкая и покладистая, как тряпочка.

Новость, что брат жив и здоров, и что он теперь самый настоящий магистр Ордена, как и мечтал, дала мне сил выдержать навалившуюся тоску. Мне всегда тоскливо, когда наступает осень, и свет Извечного Огня становится слабым и не даёт тепла. Даже Тиаре нужен отдых, иначе ведь от вечного танца можно и с ума сойти, как это сделал когда-то Великий Дракон.

Но что же мне делать, когда тепло уходит, деревья засыпают, а землю укрывает снег?..

Первый снег выпал всего за месяц до Нового Года. Иногда мне хотелось проклясть какой-нибудь нехорошей болезнью того человека, что придумал праздновать этот день зимой во мраке. Никакие еловые лапы, цветные игрушки и гирлянды его спасти не могли.

К тому же в моём храме снова сломалось отопление.

Заготовку дров для храма Рахаил провёл частично как расчистку дороги на перевал, а частично — как экстренный резерв на случай, если отключится наша мино-станция. По факту же дрова предназначались мне и только мне. С отоплением у храма было плохо, очень плохо. Печами топить — никаких сил не хватит, а общее отопление от станции постоянно ломалось. Можно было, конечно, не топить, но бросать статую Тиары и мои дорогие старые фрески и картины промерзать я не могла.

Поэтому, когда наша теплолиния сдохла, мне пришлось брать колун и вместо вечерних танцев колоть дрова. Я ненавидела это занятие, но оно давалось мне легче, чем протопка или таскание дров туда-сюда. А ничего не делать было совершенно невыносимо. Я желала убивать, и никто не мог меня остановить в этом желании. Поэтому я представляла на месте чушки какую-нибудь кетекскую рожу и уничтожала её. Тиара видит, это божественно приятно. Ну и пусть завтра будут болеть руки и спина. Зато душа будет на месте.

Камалин достойного места в спасении храма от мороза не нашлось. Топить она не умела, таскать дрова в том же объёме, что трое здоровенных мужиков, да по крутым лестницам в подвал, не могла, колоть дрова… Я дала ей расколоть две чушки… ну, как расколоть, попытаться. И, когда моя заноза в заднице чуть не разбила сама себе голову, в пятый раз неправильно замахнувшись колуном, отправила её подметать молельный зал.

Она посмотрела на меня так, как, наверное, орденцы смотрели на живых кетеков, когда сняли осаду. Разве что оружия у неё не было, и пристрелить меня на месте она не могла. Даже взглядом испепелить не получилось. Я какая-то совсем неиспепеляющаяся.

Наши отношения с ней не ладились, к моему огромному сожалению. Я по натуре вообще жалостливая, и мне хотелось чем-то девчонке помочь. Камалин не была дурой, мозги работали, если она умудрялась на время оставить своё упрямство и… я затруднялась дать определение этой проблеме в голове у моей ученицы. Ограниченность, что ли. Да, ограниченность. Кто-то твёрдо вшил девчонке три варианта поведения в любой ситуации, и убедил, что так же поступать должны все. Её бесило всё, везде и всегда. Все всё делали не так, вели себя не так, а главным источником её ярости была я.

Я вообще была