Так, чтобы опознать было невозможно. За домом стояло полбочки солярки… Можно было все устроить лучше, чем в крематории. Но тут я сказал «нет». Не надо окончательно превращаться в скотов… Меня трясло, будто в лихорадке. Я не хотел… Я сказал, чтобы Олег отвез ее подальше и оставил на заметном месте. Чтобы тело быстро нашли и похоронили по-человечески. Когда история дошла до Колодного, он сказал, чтобы я не волновался. Менты это дело не раскрутят. Там работают олухи и пьяницы. Под Новый год ментам вообще не до службы. Надо делить продуктовые заказы и премии пропивать. Сказал, что в милиции повозятся с бесхозным трупом месяц и спишут все в архив. Или пришьют дело какому-то случайному алкашу. Ты запомни на будущее: на мне крови нет… Я ее пальцем не тронул.

— Уже запомнил.

Разин отступил на шаг, занес резиновую палку над головой, ударил между основанием шеи и ухом. Удар был такой силы, что повредил два шейных позвонка, чуть не снес голову. Греков некоторое время лежал на полу, не ощущая ни рук, ни ног, не чувствуя течения времени, только нестерпимую боль в голове и спине. Сознание возвращалось и пропадало. Мучительно хотелось пить, но он не мог позвать своего мучителя и попросить глоток воды, даже пальцем не мог пошевелить. Левый глаз почему-то почти ничего не видел, из глазницы сочилась кровь. Хотелось умереть, но смерть не приходила. Каким-то чудом он дожил до утра, когда Разин спустился в вниз, включил свет и добил его двумя ударами резиновой палки.

Глава 12

Этот вечер член корреспондент Академии наук Михаил Наумович Корсаков вместе с красавицей женой Верой Игнатовой, просто Верочкой, провел в театре Сатиры, давали «Женитьбу Фигаро» со всеми ведущими артистами. Плащ и шубка остались не в гардеробе, а в персональной «волге», на представление Верочка брала с собой лишь французский бинокль в бархатном футляре и норковый палантин. Поэтому на обратной дороге по окончании спектакля они успели выйти из здания до того, как народ повалил из зала в гардероб, сели в черную машину, дожидавшуюся перед входом, и через полчаса уже переступили порог своей квартиры.

Корсаков успел умыться, надеть халат и упасть в кресло под торшером. Все эти походы в театр его не очень радовали из-за суетности и многолюдья, теперь хотелось одного: перед сном спокойно посидеть с газетой.

Телефон зазвенел поздно, когда Михаил Наумович звонков, тем более деловых, не ждал. Он снял трубку и услышал голос старого знакомого, правда, шапочного, некоего Сизова, доктора экономических наук, его недавно избрали в Академию членом-корреспондентом. Окрыленный успехом, он теперь много выступал, где надо и, самое главное, где не надо, и публично демонстрировал, что в своих экономических науках он ничего не смыслит. Глухим придушенным голосом Сизов пожаловался на причуды ранней весны, на радикулит, на врача терапевта, который неправильно лечит, и перешел к делу.

Оказывается, в парткоме Академии наук сегодня был разговор о том, что Корсакова собираются убрать из Москвы, очевидно, планируют перевести на другую работу в другой город, а куда, — неизвестно.

— Я звоню по-дружески, — сказал Сизов. — Так сказать, чтобы вы знали. Чтобы это не было сюрпризом. Мы уж сколько лет знакомы. В нашем возрасте от таких новостей знаете как: прихватит сердце, а «скорая» вовремя не доедет. Себя надо жалеть, если нас не жалеют.

Корсаков не поверил ни одному слову, решил, что его собеседник по глупости что-то опять напутал, но положительные эмоции и хорошее настроение уже провалились в бездонную пропасть, в голову полезли неприятные мыслишки. Он вдруг вспомнил, что сегодня в проектном институте, в кабинете, где сидит несколько сотрудников, шел бурный разговор. Корсаков, проходя мимо по коридору, даже остановился и, кажется, услышал свое имя. Он потянул дверь, разговор тут же оборвался. Трое мужчин, среди них ведущий инженер, который знает не свое ремесло, а все сплетни в радиусе ста километров, были смущены.

— Как это так: убрать из Москвы? — спросил Корсаков. — Кто так решил?

— Я не знаю фамилий, — сказал Сизов. — Я ведь в Академии наук человек новый. Но разговор такой был. Не из Академии вас попросят, а только из института. Переведут на другую должность с прежней зарплатой и всеми доплатами и льготами. И квартиру оставят, и персональную машину. Слух пошел, будто-то бы на самом верху принимали решение. Кстати, Вере Ивановне привет. Жена у вас замечательная.

— Слушай, при чем тут жена? Я заведую проектным институтом под названием «Синтез». Это слово, между прочим, нельзя по телефону произносить. Потому что мой институт разрабатывает не новые модели тапочек или сковородок, а нечто другое. Таких людей как я нельзя взять и куда-то там убрать. У нас советская власть, а не крепостное право, чтобы заслуженного человека без его ведома выбрасывали из Москвы в провинцию, словно щенка. Что ж, спасибо, за рассказ. Теперь мне предстоит бессонная ночь.

Он положил трубку, но телефон снова зазвонил. На этот раз секретарь партийной организации института Герман Олегович Волков. Он извинился за поздний звонок и добавил, что партийные дела времени не знают. Видимо, он выбирал с чего начать, и начал с главного: его вызывали на Старую площадь, был серьезный разговор, там уверены, что наука отошла от производства. Ученые совершают открытия, далекие от реальной жизни. Получается, что наука идет одной дорогой, а производство другой, мало того, наука вырвалась вперед, а серьезной производственной базы под ногами нет. Идея в том, чтобы соединить эти два направления, — науку и производства, подчинить их единой задаче. И так далее.

— Понимаете, о чем я? — спросил Волков.

— С трудом, — признался Корсаков.

— Я буду напрямик, по партийному, — Волков откашлялся. — Как вы знаете, что наши производственные мощности находятся под Куйбышевым. Мысль состоит в том, что науку надо приблизить к производству. Вы — мозг нашего института. Понимаете? Если бы вы жили там, все ваши задумки, идеи и начинания внедрялись бы почти мгновенно. Как говориться, на раз. А так, сами понимаете, вы здесь, а завод за тысячу километров. Мы солдаты партии. Мы привыкли выполнять ее решения. Тем более, дело срочное. Теперь понимаете?

— Да, мы солдаты партии. Но вы остаетесь в Москве, а мне надо в Куйбышев.

— Во-первых, это не навсегда. Во-вторых, московская квартира останется за вами. А жилплощадь там еще лучше. Я сегодня все вопросы провентилировал. Квартира из резерва обкома партии. Река, Жигулевское море. Красотища, а рыбалка какая… Я уверен, что вашей супруге там очень понравиться.

— Значит, вы занимаетесь моими делами,