– У вас изможденный вид, любезный Риз, – заметил маг. – У меня есть ряд действенных снадобий…

Эмансипор покачал головой и перегнулся за борт.

– Я думал, вам несвойственна морская болезнь, – продолжал Бошелен.

– Это… только первый день, хозяин. Скоро буду крепко стоять на ногах.

– Понятно. Вы уже ознакомились с моим творением?

Эмансипор побледнел.

– Я говорю про сланец, Риз.

– Ах это… Да, хозяин.

– Я стараюсь помочь Корбалу в его беспрестанных попытках стать отцом, – сказал Бошелен. – И потому изобретаю… средства, если можно их так назвать. Начертанный на камне круг сохраняет живительную силу и при необходимости обеспечивает ей пищу. Еще ни разу не случилось, чтобы я не узнал в процессе что-то новое, так что польза есть для всех нас. Вы хорошо себя чувствуете, Риз?

Эмансипор не ответил. Уставившись невидящим взглядом на серые волны, вздымавшиеся перед ним будто стена, каждый раз, когда корабль нырял вниз, он весь дрожал, даже не чувствуя, как с грохотом вибрирует корпус корабля. «Стать отцом? Упасите меня боги!» Лишь болезненно извращенный разум мог назвать лежавшую внутри сундука корчащуюся и подрагивающую груду сшитых между собой органов, каждый из которых был жив и наверняка содержал в себе душу, заключенную в мучительную тюрьму, откуда невозможно было сбежать… мог назвать нечто столь чудовищное… ребенком. Мечты евнуха о родительском счастье порождали лишь кошмары.

– Воистину, свежий чистый воздух оживляет душу, – проговорил Бошелен, глубоко вздохнув. – Я всегда чувствую себя… э-э-э… помолодевшим, вновь отправляясь исследовать этот мир. Хорошо, что удалось договориться с Оседлавшими Бурю. Морское путешествие не должно стоить больше одного-двух кувшинов крови – думаю, мы все можем с этим согласиться. А теперь, любезный Риз, позвольте мне заняться излечением вашей злополучной болезни. Мой прошлый опыт вскрытий и вивисекции помог мне определить ее причину – и кроется она, как ни удивительно, внутри ваших ушей. Будучи достаточно умелым алхимиком, я могу положить конец вашей чрезмерной чувствительности. Заверяю вас…

«Ох, Субли…»

– До чего же замечателен дневной свет, не правда ли, Риз? Ведают боги, я так мало его вижу. А вот и Корбал…

Эмансипор повернулся туда, куда указывал Бошелен. Следом за кораблем среди десятка кружащих чаек летел одинокий ворон. Черная птица ныряла и скользила по ветру, будто клочок тьмы.

– Он не знает устали, наш Корбал Брош, – любовно улыбнулся Бошелен.

«Не знает устали…»

– Должен вас предупредить, Риз. У меня сложилось впечатление, что с «Солнечным локоном» что-то не так. Дама, которая выполняет на судне обязанности капитана, похоже, не склонна вдаваться в подробности о конечном пункте назначения, и есть еще некая странность с гвоздями, каковые скрепляют этот корабль…

Он продолжал говорить, но Эмансипор его уже не слушал. «Пункт назначения? Проклятье, Бошелен, ты же сам велел найти судно, которое идет как можно дальше на восток. И я сделал то, о чем ты просил, будь ты проклят. А теперь я… оказался в ловушке. – За Десятинным проливом простиралось открытое море, тянувшееся до бесконечности. – Там же океан, Бошелен! Будь ты неладен!»

– Риз?

– Да, хозяин?

– Как вы полагаете, сколько продлится наше путешествие?

«Целую вечность, сволочь ты этакая».

– Несколько месяцев, – бросил Эмансипор, скрежеща зубами.

– Ого! Это может оказаться… не слишком приятно. Все дело в гвоздях, любезный Риз… они могут повлиять на начертанный мною круг. Как я уже говорил, это железо обладает некими загадочными свойствами. Меня тревожит, что дитя Корбала может сбежать…

Эмансипор захлопнул рот, едва не сломав зуб.

Вырвавшийся у него хохот распугал чаек за кормой. Их дикие, отдающиеся эхом вопли внезапно смолкли. Закричали матросы. Эмансипор упал на колени, не в силах остановиться и с трудом дыша.

– Печально, – пробормотал Бошелен. – Хотя я даже понятия не имел, что чайки столь легко горят. Видите ли, любезный Риз, наш Корбал очень не любит громкие звуки. Надеюсь, вы сумеете вскоре укротить ваше странное веселье. Чем быстрее сие произойдет, тем лучше. Корбал, похоже, сильно взволнован. О да, всерьез взволнован.

К западу от Клепта Десятинный пролив выходит в Пустоши, широкие океанские просторы, куда отваживаются отправиться лишь редкие искатели приключений и безрассудные храбрецы. Опасные морские пути простираются до кровавой дороги Несмеяни, а оттуда дальше, к островам Сегулехов и южному побережью Генабакиса, где земли Ламатата дают жалкое пристанище пиратам, бродягам, редким торговцам и вездесущим кораблям паломников Павшего Бога.

Только капитан Сатер и, возможно, ее первый помощник Абли Друтер знали, что заставило вольный корабль «Солнечный локон» покинуть защищенные воды Кореля и Клепта. Любопытство, способное привести к мыслям на подобные темы, могло увлечь душу с яростью приливной волны, – по крайней мере, так всегда повторяла Бене хриплым шепотом ее мать, а Бена не относилась к числу тех, кто затыкает уши, не желая слушать чужие советы.

Пока мать оставалась с нею, ее голос, похожий на шум волн и дыхание ветра, не замолкал почти ни на минуту. Ее предупреждающие свистки, язвительные реплики и издевательские стоны были знакомы Бене, подобно музыке собственного сердца. Впрочем, убеленные сединами волосы матери продолжали развеваться на ветру, порой касаясь юных, гладких и, как поговаривали далеко внизу, соблазнительных черт Бены, которая сидела в своей обычной позе на верхушке мачты, устремив взгляд девичьих глаз в сторону западных Пустошей. Среди покрытых белыми барашками волн не было видно ни единого паруса, но она продолжала ждать, ибо в ее горькие обязанности входило первой увидеть, как темнеет, будто от крови, вода в окрестностях зловещей Несмеяни.

От маленькой тесной гавани Скорбного Минора их уже отделяла целая неделя пути, и по ночам Бена слышала разговоры напуганных матросов внизу – о нескончаемом скрипе гвоздей в койках и переборках, о странных голосах, доносящихся из трюма и из-за прочной дубовой двери кладовой, хотя все знали, что за ней нет ничего, кроме личного снаряжения капитана и запаса рома для команды, и лишь у капитана имелся зубастый ключ, открывавший чудовищных размеров железный замок. И еженощно, в час самого темного колокола, каждый из матросов, проколов себе большой палец, проливал в кубок три драгоценные капли крови.

Не пробралось ли еще в Скорбном Миноре на борт корабля какое-нибудь проклятие? Ведает Маэль, вряд ли что-то хорошее могло явиться под видом пассажиров, которых они там взяли. Высокородный щеголь с острой бородкой и холодным пустым взглядом и редко попадавшийся на глаза евнух, его спутник, а еще их слуга, не кто иной, как Манси Неудачник, который, как узнала Бена, оставил за собой больше затонувших кораблей, чем сами Буревсадники, – по крайней мере, так о нем говорили.