его глаза – как черные островки ненависти на обширном океане лица.

– Что эти здесь делают? – рявкнул О'Зайц.

Мари объяснила про необходимость забрать зубную щетку поэтессы. О'Зайц даже не кивнул. Он лишь уставился на Мари с подозрением и распорядился:

– Позвоните поэтессе. Проверьте эту чушь.

Они вошли в комнатку консьержа. Мари и Роберт сразу заметили связку ключей, висящих на желтом крючке на дальней стене. На каждом ключе имелась бирка с пояснением, от какой он двери. Один из них был от двери в подвале. Они молча кивнули друг другу. Все шло по плану.

Помощник О'Зайца, противный потный человечек, икавший в конце каждой фразы, снял трубку телефона.

– Да. Ик. Это поэтесса? Ик? Тут двое… молодых людей, которые утверждают, будто они ваши родственники и пришли искать вашу.

Он буквально остолбенел, когда на него обрушился водопад слов. Роберт не мог не слышать, как из телефонной трубки хлынула великолепно подготовленная речь исполненной вдохновения поэтессы. Это была ода стоматологии, элегия не просто ее зубам, а всем зубам мира, дань уважения жемчужной белизне коренного зуба, режущему великолепию резца, хрупающей эффективности клыка. Икающий человечек несколько раз пытался прервать этот неудержимый поток красноречия, но безуспешно. Кончилось тем, что он сдался и протянул трубку О'Зайцу, который держал ее в вытянутой руке, пока поэтесса не завершила все словами: «От зубов останутся ошметки, если у меня не будет щетки!» Помолчав, О'Зайц вздохнул и спросил:

– Значит, они ваши племянник и племянница?

– Ну конечно, болван! – взревела поэтесса. – Ты что, не видишь сходства?

О'Зайц посмотрел на Роберта, потом на Мари. Он явно не мог разглядеть никакого сходства.

– Я поклялась своей дражайшей сестре Вермицелле на ее смертном одре, что позабочусь о них…

Теперь все услышали, как поэтесса рыдает в трубку.

– Ладно, ладно! – сдался О'Зайц. – Найдем мы вашу щетку.

И он бросил трубку на рычаг телефона.

– Ты! – сказал он, показывая на Роберта. – Пойдешь со мной. А ты, – сказал он Мари, – останешься здесь с ним.

Он имел в виду своего икающего помощника. Роберт встревоженно посмотрел на Мари, но та лишь кивнула, словно говоря: «Не волнуйся, я с ним справлюсь».

Великан О'Зайц и несколько меньшего размера Роберт Кляйн пересекли пустой вестибюль. Когда они подошли к лифтам, Роберт взглянул в позолоченное зеркало на боковой стене. Он увидел, как Мари в комнатке консьержа изображает, будто ей сделалось дурно. К ней подскочил икающий помощник, Мари извинилась и попросила воды. Помощник побежал выполнять ее просьбу.

Стеклянные двери лифта открылись. О'Зайц втолкнул Роберта в кабину и нажал золотую кнопку с цифрой двенадцать. Пока лифт поднимался, Роберт смотрел через прозрачный пол на просторный вестибюль. В отеле было тихо, как в гробнице. Роберт не видел внизу ни единого человека, за исключением молодой женщины с красным шарфом, которая, подобно муравью на камне, пересекала вестибюль со связкой ключей в руке.

Сердце Роберта забилось чаще. План работает! Теперь ему надо лишь войти в ванную поэтессы и задержаться там как можно дольше, чтобы дать Мари время спуститься в подвал и отпереть дверь Руди и Ласло. А потом он может возвращаться в комнату консьержа.

Он украдкой пощупал в кармане зубную щетку. Она была успокаивающе реальной.

На него взглянул О'Зайц.

– Что там у тебя в кармане?

Роберт замер.

– Конфета.

– Никаких конфет в лифте, пацан!

Роберт кивнул и вынул руку из кармана. Двери лифта раскрылись на двенадцатом этаже.

– Иди за мной.

О'Зайц подошел к двери с табличкой «Обитель муз», открыл ее ключом и жестом велел мальчику заходить.

– Топай! И пошевеливайся!

Роберт чуть ли не на цыпочках вошел. Номер был огромным, скорее квартира, чем гостиничный номер, и оформлен в весьма необычных тонах. Все было желтое и различных оттенков розового.

Пол был выложен чисто розовыми плитками, каждую из которых украшал маленький желтый лебедь.

Стены были расписаны горчичными и оранжево-розовыми красками, нанесенными явно случайным образом. На одной из стен цвета изменились посередине, как будто поэтесса в момент вдохновения передумала. Был там и большой открытый шкаф из розового дерева, разрисованный аляповатыми нимфами и шкодливыми греческими богами, которые, похоже, плели взаимные интриги. В шкафу оказался огромный набор зефира, в основном розового, зеленого и желтого. И еще прекрасная коллекция ароматизированных водок, виски и бренди.

А вдоль главной стены, напротив огромных эркерных окон, расположилась картина.

Ошеломленный Роберт даже на секунду замер.

Это был портрет Ольги фон Стангис в полный рост. Довольно-таки пышнотелой поэтессе было уже хорошо за пятьдесят, но на портрете она была изображена блистательной и властной, к тому же обнаженной, если не считать розового боа из перьев, тщательно прикрывающего все необходимые места.

Несмотря на огромную важность своей миссии, Роберт не смог удержаться от улыбки. Он решил, что поэтесса ему очень даже нравится. Нечто в откровенном безумии портрета означало, что он может ей доверять. Да, именно так. Она ни перед кем не склонит головы.

– Хватит торчать столбом, как идиот! Где ванная? – сердито вопросил О'Зайц. – Полагаю, ты уже в этом номере бывал.

– Да, – пробормотал Роберт. – Да, она там. Я мигом!

Он заторопился по толстому ковру, который переливался оттенками желтого, наподобие пшеничного поля. Наступив на что-то, он пошарил в ворсе и выудил маленькую золотую зажигалку. Решив, что поэтесса обрадуется его находке, он сунул зажигалку в карман и быстро юркнул в дверь в дальнем конце коридора.

Он оказался в каком-то небольшом помещении с тремя дверьми. Роберт понятия не имел, где находится ванная, но это, пожалуй, было теперь неважно. К этому моменту Мари наверняка успела впустить друзей в отель через подвал.

– Живей! – послышался грубый и нетерпеливый голос О'Зайца, который уже шел его искать. Нельзя было терять времени.

Роберт выбрал дверь наугад. За ней оказалась рабочая комната поэтессы – там стоял стол с позолоченной столешницей и во всех возможных местах расписанный розовыми фламинго. Более неожиданной стала подвешенная возле зеркала доска с флуоресцентными розовыми листками для заметок, на каждом из которых был написан либо мотивационный девиз, либо напоминание.

«Ты истинный голос поэзии. Так пой!» – гласил первый. «Талант говорит. Гений молчит», – утверждал другой, возможно, в противоречии с первым, но тут Роберт не был уверен.

«Не забудь купить молоко».

«Не волнуйся. Не торопись. Муза придет, когда настанет время».

«Детская присыпка!»

«Мое сердце подобно сорванному цветку. О, Бернард, прости меня…»

– Ты где, пацан?

Это был уже не девиз, а голос О'Зайца. Он сейчас войдет!

Роберт мгновенно выхватил зубную щетку из кармана и вышел, размахивая ею и захлопнув за собой дверь.

Он поднял щетку над головой.

– Вот она! Именно там, где она сказала ее искать.

– Тогда пошевеливайся. Думаешь, у меня есть время на эти глупости?

И они направились через огромную гостиную к выходу.

Но тут подала сигнал рация О'Зайца. Из нее послышался голос – низкий, спокойный, ясный, но при этом очень пугающий.

– Это Йоханнес Слик. Всем сотрудниками