Подул пронизывающий до костей ветер, с кроны ореха прямо мне на голову свалился снег. Из калитки частного двухэтажного дома вышла девочка годиков пяти – дочка моего знакомого, не помню, как ее зовут, у меня ужасная память на имена.

– Привет, – сказал я ей.

На ней был красный пуховик, за спиной – школьный рюкзак, варежки свисали на резинках, у нее раскраснелись щечки и выбилась медовая прядь волос из-под вязаной шапочки. Выглядела она замечательно и вообще идеально вписывалась в морозное утро. В голове моей начала работать камера, я представил, в каком бы кадре задействовал милашку. Виделись мы с ней всего-то раза два.

Она испуганно посмотрела на меня и уставилась себе под ноги.

– Привет! – сказал я чуть громче, подошел к ней и протянул руку.

На приветствие мое она не отвечала, прям как папаша на звонки.

– Папа не разрешает мне разговаривать с незнакомыми дяденьками, – сказала она.

– Незнакомыми? Какой же я незнакомый?! Помнишь, я приходил к тебе на день рождения и еще куклу подарил…

Я действительно приходил к ней на день рождения и действительно дарил куклу. А после дня рождения ее отец отвел меня в коридор и тихим голосом попросил в долг сто долларов. Просил он так, будто был в чем-то виноват. У меня как раз водились деньжата – заказы от сводных агентств типа «Сиреневого прибоя» прибывали лавиной. Я даже не успевал справляться с переводами и отдавал их другим бедолагам-переводчикам.

– Не помню, – сказала девочка.

– Вот как! – воскликнул я. – И куклу не помнишь в синем платьице? И домик куклы не помнишь?

– Помню, – ответила она. – Он плохой…

– Кто плохой?

– Домик плохой. И кукла плохая.

– Это почему же?

– Папа сказал, что их нужно выкинуть, потому что они китайские…

Вот тебе на! Папа сказал! Это при том, что папаша ее – мой старый знакомый, торговал куртками из дешевой кожи и кроссовками на базаре Святошино, и куртки, и кроссовки он выписывал из Китая по Интернету.

– Твой папа – обманщик! – сказал я и затрясся то ли от холода, то ли от волнения.

– Я все папе расскажу, – пообещала она.

– Вот и рассказывай, ябеда, – сказал я. – Где твой папаша, кстати?

Словно подслушав наш разговор, из калитки вынырнул старый знакомый.

– А, это ты, – промямлил он и пожал мне руку.

Рукопожатие – слабое, вялое. Рука – сухая, неприятная на ощупь, ладонь огромная и пористая. Такое впечатление, что я руку немощному старику пожал, или мертвецу, или за охапку пожухлой листвы схватился. Никогда не доверяйте людям со слабым, вялым рукопожатием. Они обманут вас и предадут!

– Иди, садись в машинку, – сказал он дочке.

Уменьшительно-ласкательный суффикс в его исполнении прозвучал поддельно и отвратительно. Его глаза забегали, как наркоманы от милицейских фонариков в подворотне.

– Такая большая уже, – сказал я. – Прямо не узнать.

– Ты куда? – спросил знакомый. – Тебя подвезти?

– Нет, спасибо, – ответил я. – Вот прогуливался, шел по важному делу тут недалеко и вспомнил, что ты здесь живешь. Решил навестить…

– Извини, я спешу, давай в другой раз… позвонишь? – Он уже направился к машине и хотел было открыть переднюю дверь, но я преградил ему путь и прижал дерматиновый портфельчик к груди.

– Слушай, – сказал я. – Можешь мне долг отдать, а то я уезжаю в командировку, в Арабские Эмираты… надолго… на год где-то и вряд ли встретиться получится.

– Слушай, – вздохнул он и уставился на меня своими тупыми осоловевшими от наглости глазами. – У меня сейчас нет денег, давай потом?

– Трубку ты не берешь, полгода уже прошло… когда потом?

– У меня, правда, сейчас напряги с деньгами… серьезно…

– Так и я серьезно!

Знакомый пристально смотрел на меня, как бы ожидая, что я дам слабину, отступлю, сдамся и пойду своей дорогой по очень важным делам. Однако я прижал портфельчик так сильно к груди, что он придал мне силу и уверенность.

– Давай потом. – Знакомый пихнул меня плечом.

Я снова забежал вперед и преградил ему путь, до машины оставался какой-то метр. Крупные хлопья снега опять начали падать с безучастного неба. На верхушку ореха приземлилась ворона и громко каркнула, мы подняли головы.

– А на бензин у тебя деньги есть? – спросил я.

– В смысле?

– Ну, машину ты заправляешь, по городу катаешься, значит, есть деньги?

– Не твое дело, – ответил он.

– Отдай долг, и будет не моим…

– Я же тебе сказал, сейчас проблемы с деньгами, вот дочку в школу отдал, знаешь, как сейчас все дорого, машина на днях крякнулась, в ремонт пришлось вбухать… у тебя дети есть?

– Нет, – ответил я.

– Ну раз у тебя детей нет, тогда ты не поймешь… – загадочно бросил он, как жрец черни.

– При чем тут дети?

– Как при чем? У тебя детей нет?

– Нет.

– Бесполезно объяснять, – сказал он и, по-хамски отпихнув меня, открыл дверь со стороны водительского сиденья.

Лихорадочно соображая, что же делать, я опустил портфельчик на снег и сказал:

– Срать я хотел на твоих детей, понятно?

Наконец-то мне удалось стряхнуть апломб с подлеца! Он повернулся и выпучил глаза, на его скулах заиграли желваки, кулаки то сжимались, то разжимались, пальцы припадочно танцевали в воздухе.

Подойдя ко мне вплотную, он спросил своим тухлым компостным ртом:

– Что ты сказал?! Повтори, что ты сказал.

– Сра-Ть Я Хо-теЛ На Тво-Их Де-Тей!

– На себя насри!

Он двинул мне в солнечное сплетение так сильно, что я мигом оказался на коленях, а затем свернулся в позе эмбриона на снегу. Долгое время я не мог вдохнуть и подумал, что стану тем самым человеком, который умер от удара в солнечное сплетение.

Когда я оперся на локти, поднял голову, знакомый высунул свою свиную морду из окна и спросил:

– Хочешь еще?

Выждав, пока машина скроется из виду, я слепил крепкий снежок и подошел к забору, под забором громко залаяла собака, заставив меня отступить. Хвала небесам, окна второго этажа – были обычными, старыми, деревянными, а не стеклопакетами. Окно разлетелось вдребезги! На улице – никого. Только я хотел отправить следующий снаряд, как услышал щелк двери за забором. Собака притихла.

– Какого черта?! – прокричала то ли жена знакомого, то ли мать.

– Ты жена или мать?! – спросил я.

– Какого хрена!

– Сука! – крикнул я и убежал, совсем забыв про портфельчик.