именно этот путь, как матушка Евгения, к примеру.

— Можно ли с ней договориться?

— договориться можно всегда, — кардинал думал о своем. Можно-то можно, но вот что попросят взамен? Если бы Евгения любила деньги, с ней было бы проще, но ей нужна была именно власть. И кто ее знает, чего она захочет?

Бабы!

— Из какой семьи она родом?

— Из Шадинов.

— Шадин… нет, не припомню.

— Некрупные эрры, из приграничья.

— Понятно. Что ж, я наведу справки.

— Я тоже напишу матушке Евгении, — согласился кардинал.

Мужчины отлично понимали друг друга.

Ее величество не должна вернуться из монастыря. Пока она была здесь, во дворце, под присмотром короля, ее нельзя было убить. Но если где-то в другом месте с королевой случится… несчастный случай потому несчастным и назван, что — не повезло. Какое уж тут счастье?

А вот такое.

Большое и личное. Для короля, для Дианы, для Эрсонов, для кардинала, для… да много для кого! И не дает до этого счастья дотянуться всего лишь одна тупая баба, которая даже детей живучих нарожать не смогла, с одной девчонкой осталась! Ну и чего ее жалеть?

Приговор Марии был вынесен, его осталось привести в исполнение.

* * *

— Шагрен! Шагрен погибнет в огне и воде!!!

Мужчина задыхался, бился на убогом ложе, и не будь оно подстилкой из соломы на полу, точно упал бы. Но куда уж падать ниже пола?

Рэн бросился к учителю, придавил его к полу, чтобы тот, выгибаясь, не повредил себе ничего…

— Учитель!!!

Не сразу, не за минуту пришел в себя старый монах. Может, часа за четыре-пять удалось привести его в чувство. А заговорить старик и вовсе смог только к вечеру, не слушалось сорванное от дикого крика горло.

Рэн не лез с вопросами, где он, и где Учитель? Но тот сам заговорил.

— Страшное я видел, мальчик мой. Страшное и безумное… Шагрен, наш Шагрен может погибнуть в огне и воде.

— К-как?

Учитель помолчал, сделал еще несколько глотков из чашки, и медленно заговорил.

— Я видел, как среди острова открылась громадная рваная рана. И сначала оттуда повалил огонь, он тек по острову, сжигая все на своем пути, потом достиг воды — и та вскипела. И никого живого не осталось на Шагрене. А остров наш раскололся и затонул.

Рэна холод пробрал.

Вот ведь… вроде и не мальчик уже, а такое услышать… жутко!

— Учитель…

— Это будет очень скоро. Не успеет еще яблоневый цвет осыпаться сединой на твои волосы.

Рэна затрясло.

— Н-но как же…

— Я стал молиться, что есть сил. Я кричал в видении, и Многоликий услышал меня. Он послал мне видение существа, которое может спасти наш остров.

— Существа, учитель?

— Единственный, кто может найти спасение — Дракон. Я видел громадного дракона, который пролетел над островом, и под его крылом успокоились и суша, И море. И я видел людей, которые тянут из моря невод, полный рыбы. И счастливых детей на берегу. Сытых детей….

— Учитель, я…

— Послушай меня, Рэн. Я знаю, ты вскоре вернешься в столицу, к брату.

— Да, учитель.

Рэн Тори действительно приехал ненадолго.

— Никому и ничего не говори. Но выполняй любой приказ Императора так, словно от этого зависит больше, чем твоя жизнь! Словно от этого зависит весь Шагрен. Ты понял?

— Да, учитель.

— Вот и хорошо. Переночуй в монастыре сегодня, а завтра — уходи. Тебе пора, мальчик мой. И я буду молиться за тебя…

— Да, прадедушка…

Рэн поклонился старику.

Ну да.

Кому — старый монах, которому уж невесть сколько лет, а кому прадедушка по матери, родной и любимый. Так тоже бывает, приглянулась вельможе девчонка из горного селения, взял тот ее к себе, только долго в неволе не прожила она, сгорела, оставив сына… Шимо Тори его и признал, и в род ввел, как положено, и жену, видимо, правда любил. Рэна отпускал в горную деревню, с родней повидаться. Вот, и с прадедом в том числе.

— Дедушка, не надо ли мне рассказать…?

Спрашивал парень не просто так. Прадеда действительно считали «озаренным Огнем Многоликого». Случалось у него провидеть будущее… и коли опасность грозит всему острову…

— Молчи, Рэн. Не надо о таком говорить, и тебе не надо бы кое-чего знать, да не получилось иначе. Так что промолчи и делай, что должен. А я буду за тебя молиться.

Рэн с тем домой и отправился.

А на душе все равно тревожно было, муторно, страшно…

Прадед просто так не скажет. И если он что-то не договорил, стало быть, от Рэна будет зависеть… что? Нет ответа.

А вот страх есть.

Страх не справиться, не оправдать… и уничтожить Шагрен!

Многоликий, помоги!

* * *

— Ваше величество, если позволите…

— Эрр Торган, я вас внимательно слушаю?

Мария доброжелательно смотрела на начальника гвардейцев. Эрр Леонидас ей нравился, не как мужчина, а просто, по-человечески. Симпатичный мужчина лет двадцати пяти, уже мужчина, не мальчишка, относился к своему заданию очень ответственно. Заботился о доверенных ему женщинах, несколько раз в день беседовал с королевой, просил не скрывать, если что-то потребуется…

При этом в его поведении не было раболепства, не было желания поклониться перед вышестоящим, не было никакого мужского интереса. Просто обычное — нормальное! — мужское отношение к женщине.

Вот тебе доверили ее, она слабее, она женщина, ей требуется забота. Он и позаботился. Хотя это такая безумная редкость в любом веке, хоть в средние века, хоть в двадцать первом веке.

Невероятная редкость.

— Ваше величество, так получилось, к нашему костру забрел странствующий сказитель. Если вы позволите, я приглашу его?

Мария и сомневаться не стала.

— Приглашайте, эрр Леонидас, я буду рада послушать его вместе со всеми. Анна?

— Да, маменька! — ребенок даже в ладоши захлопал. — Можно, правда?

— Конечно, можно, — махнула рукой Мария.

— Но это слишком простонародно, — засомневалась эрра Розабелла. Мария качнула головой.

— Правитель должен знать, чем живет его народ. Мой муж так считает, — а если и нет, пусть Розабелла у него об этом спросит. Авось, ее потом от стены не отскребут! Вот ведь… дурища!

Эрр Леонидас поклонился, скрываясь в полусумраке. Сегодня они не смогли заночевать под крышей, не попалось на пути ничего достойного, а потому мужчины еще засветло съехали с дороги и сноровисто разбили лагерь на свежем воздухе.

Костры, палатки, правда, ее величество и дамы будут спать в каретах. Но это потом, а пока кареты открыты настежь, чтобы проветрилось, а дамы сидят у костра на роскошных подушках, и лакомятся мясом на углях. Что-что, а мясо здесь было восхитительное, птицефабрик