Паша ревниво поглядывала вокруг – как принимают сестру? Она все прекрасно понимала – здесь не консерватория, не музыкальный вечер, и все равно нервно сжимала руки: ну как можно жевать, смеяться, разговаривать, когда Маня поет? Особенно ее возмутили два толстых мужика за столиком. Вальяжно откинувшись на спинки стульев, они разглядывали Маню и вряд ли услышали хоть одну ноту. С-скоты… Но потом дядьки захлопали, и один сказал не громко, но очень веско: «Браво!» Это самое «браво» упало как камень в стоячую воду, и от него пошли круги: все вокруг бурно зааплодировали, и тогда Паша их чуть-чуть простила.

Потом такие выступления стали обычным делом: Артем обо всем договаривался заранее, все пробивал, привозил на место и оставался до конца выступления. Может, он и в самом деле хорошо знал свое дело? Вон Машку один раз даже показали по телевизору, правда, вскользь, но это было все равно замечательно. И юная хорошенькая журналисточка из женского журнала взяла у Мани интервью.

Тут Паша, как выяснилось, немного сглупила – журналистка попала на нее, и они сразу договорились о встрече. За это маман устроила Паше нагоняй. Она сказала, что напрасно Артем выпустил это из своих рук, потому что нельзя вот так запросто соглашаться, давать понять, что у артистки масса свободного времени, непременно нужно «согласовывать и утрясать».

Паша расстроилась и повинилась Артему, ну что поделать, если она ничего в этих тонкостях не смыслит? Артем, усмехнувшись, объяснил, что это не тот случай, когда нужно выкобениваться. Рано еще, и за интервью заплачено, так что Паша все сделала правильно. И вообще, сказал Артем без своих обычных шуточек, «такой формат продвигать очень трудно, только не все это понимают». Паша сообразила, что имеется в виду не Машкин формат, а ее репертуар, и пожалуй, маман с сестрицей в качестве шефов будут покруче, чем канувший в Лету Никитич.

Так или иначе, интервью состоялось, и Паша журнал сохранила. Там было как-то удачно сказано про восходящую звезду и творческие планы, получалось, что Машка довольно много и серьезно выступает. В общем, вроде как это Маню обязывало и в самом деле расти профессионально, по крайней мере Паша так думала. Маман тоже постоянно говорила, что это «абсолютно не тот уровень» и годится только для начала, но потом поясняла, что ждет от Артема «серьезных предложений». То есть получалось, что Манин уровень в первую очередь должен был повышать он.

Отныне сама Машка к телефону вообще не подходила, зачем-то поменяла номер сотового телефона, и получилось так, что Паша стала самой настоящей связной между сестрой и остальным миром. Пришлось завести специальный блокнотик и записывать, кто звонит и зачем.

Татьяна обратила на этот блокнотик внимание и подарила Паше толстенькую книжку в кожаном переплете с Пашиной (!) монограммой.

– Ты с ума сошла! – возмутилась Паша и непоследовательно чмокнула Татьяну в щеку. Вообще-то это было немного нелепо: солидный такой органайзер с личной Пашиной монограммой и полным отсутствием записей, касавшихся лично его хозяйки; на каждой странице – передать Маше то, сделать для Маши это…

А на самом деле Паша расчувствовалась не на шутку, только Татьяна ухитрялась дарить ей на дни рождения персональные подарки. Бокал с именем «Паша» она искала довольно долго и сердилась, почему такое хорошее имя днем с огнем не найти.

Маман покупала дочерям какую-нибудь одежду, разного размера, конечно, но совершенно одинаковую по фасону, даже цвет, как правило, был один и тот же. Мане рюшечки и воланы нравились – в них она походила на карамельку в блестящей обертке, а Паша выглядела смешно и нелепо. Поэтому когда она начала это понимать, то подаренные вещи надевать перестала.

Маня выступала, Паша состояла при ней в качестве «помощницы» с очень широким кругом обязанностей, таким широким, что сама она весьма смутно представляла его границы и очертания. И вот тут произошло событие, потрясшее их вполне наладившуюся жизнь.

Паша вечером пришла домой и поняла, что в ее отсутствие в квартире произошло по меньшей мере десятибалльное землетрясение. Что именно случилось, она не знала, но ощущение ужасной грозы буквально витало в воздухе, его можно было почти потрогать рукой. Из кухни появилась почему-то не ушедшая домой Татьяна с полотенцем в руке, и Паша даже попятилась от нее, вспомнив тот, другой день и ужаснувшись. Но Татьяна с таинственным видом потащила ее за собой, плотно прикрыла дверь кухни и велела:

– Сиди тихо пока, я тебя потом покормлю.

– А что, что случилось?

– А то и случилось, что Марина Андревна все узнали.

– Что узнали?

– А то и узнали.

– Да говори же, наконец! – почти закричала Паша.

– Тс-с… Анатолий Юрьевич-то с нашей закрутил.

– Что закрутил? С какой вашей? – Паша ничего не понимала.

– Ясно с какой, – сердито зашептала Татьяна, – у нас одна вертихвостка такая, прости господи. Даже мать не постеснялась…

– Кто?!

– Вот заладила: что да кто, ясное дело кто – Марыя.

– Маня?!

– Дак я же тебе битый час толкую!

– Ты что придумала? Они, он ей просто помогает… этого не может быть!

– Я придумала?! Марина Андревна тоже придумали? Ей позвонил кто-то, а может, и сама увидала, только точно это, Пашенька.

– А ты откуда знаешь? Ты что, видела? – Паша во все глаза смотрела на Татьяну. Может, она пьяна или тронулась умом?

– Нет, в доме ни-ни, только я не дура и не слепая… – оскорбленным тоном сказала Татьяна и стала обмахиваться полотенцем.

– А… где они? – тупо спросила Паша и испугалась, что услышит какой-нибудь ужасный ответ.

– Да кто знает, – очень обыденно ответила Татьяна. – Вертихвостка вроде ускакала на ту квартиру, куда она всегда скачет, а Анатолий Юрьевич… да кто знает, Марина Андревна его выгнали. Вот ведь, какие люди, Пашенька, бывают. Ты с ними по-хорошему, силы на них тратишь, а они тебе же и напакостят.

Паше страшно было спрашивать, как все это пережила маман, но она все-таки решилась. Татьяна пожала плечами.

– Ну ясно, как. Три или четыре вазы побили, сервиз, потом часы, те, что он им в позапрошлом месяце подарил… Стекла ужас сколько, да еще…

– Да я про нее спрашиваю, а не про стекло. – Паша снова повысила голос, и Татьяна испуганно махнула на нее рукой, оглянувшись на дверь.

– Ничего, отойдут, побушевали, и ладно. Я им капелек накапала, отойдут.

Паша Татьяне не поверила. В их доме произошла катастрофа. Машка сделала ужасную вещь, которую не исправить, тем более с помощью каких-то там капелек Но оказалась права не она, а Татьяна – мать в самом деле «отошла». Правда, как будто окаменела лицом и редко выходила из спальни, но все равно этот удар она переносила стойко.

Анатоль собрал свои вещи и ушел. Нет, правильнее сказать, выехал из их квартиры, потому что лично им нажитого добра оказалось не так уж и мало. При этом Анатоль ухитрился провести сборы почти бесшумно, то есть не грохотал мебелью, не волочил по полу чемоданы – все как-то крадучись, тихонько. Маман приказала Татьяне «проследить». Она не уточнила, за чем именно, но все всё поняли и так – Анатоль мог прихватить чужое добро. Паше было стыдно и как-то смутно на душе. Нет, все правильно, этому человеку не место в их доме, но зачем нужно все делать «вот так»? Паша вдруг осознала, что как будто не одобряет поведение матери, и ей стало еще тошнее. В конце концов она трусливо сбежала из дома, не желая слушать лошадиного топанья Татьяны и боясь, что Анатоль возьмет что-нибудь, с точки зрения «группы сопровождения», лишнее. Что тогда станет делать хозяйка?