В этот судьбоносный момент Луций Папирий Курсор проявил мудрость. Он понимал, в каком сложном положении оказался Милон и поэтому решил помочь ему принять нужное решение. Доверенный человек консула встретился со стратегом и от имени римского полководца гарантировал Милону и всем воинам гарнизона полную безопасность, если они сдадут город римлянам. Эпирот предложение оценил и стал убеждать горожан отправить посольство к консулу. На роль посла военачальник предложил себя, а тарентийцы, не заметив подвоха, с этим согласились. Вернувшись из консульского лагеря, Милон усыпил бдительность горожан различными обещаниями Курсора, а затем открыл ворота римлянам (Front. III, III, 1). Так был взят Тарент. Согласно договоренности, Милон покинул город со своим отрядом и представителями антиримской партии, а заодно вывез и хранившиеся в цитадели деньги. Что же касается командующего карфагенским флотом, то он проявил в данной ситуации удивительную пассивность, оставаясь больше зрителем, нежели участником событий.

Но даже такое бездействие возмутило квиритов до глубины души, и они посчитали поведение пунийцев нарушением существующего договора: «Карфагеняне присылают флот в помощь Таренту и этим нарушают договор» (Liv. Per.14). Однако со стороны римлян такое заявление было лукавством. Полибий ничего не пишет о том, что согласно договоренностям между Римом и Карфагеном пунийцы не должны появляться в Южной Италии. Наоборот, он акцентирует внимание читателей на том, что все римские запреты ограничивались Лациумом. Квириты просто выдавали желаемое за действительное, чтобы лишний раз показать вероломство своих союзников. Недаром впоследствии Павел Орозий написал о том, что между римлянами и карфагенянами под Тарентом произошла битва, в которой победили его соотечественники (IV, 3, 2). Данная информация не только не подтверждается другими источниками, но противоречит дальнейшему ходу событий.

Похожая ситуация сложилась с карфагенянами и их претензиями на господство в Сицилии. Полибий с завидной настойчивостью подчеркивает, что во всех соглашениях речь идет исключительно о карфагенских владениях на острове, а не о Сицилии в целом, и что согласно третьему договору между Римом и Карфагеном, квиритам запрещалась посещать на Сицилии только земли, находившиеся под властью карфагенян. Правительство Картхадашта при всем желании не могло запретить римлянам появляться в Сиракузах, Мессане и других греческих городах. Именно этот пункт договора сыграет ключевую роль в событиях, которые приведут к первой войне между Римом и Карфагеном. Пунийцы посчитают, что римляне нарушили соглашение, квириты же, наоборот, будут пребывать в полной уверенности, что действовали согласно взятым на себя обязательствам.

Дальнейшее развитие событий в большей степени зависело не от карфагенян, а от римлян, и Полибий прозорливо указал на ключевой момент всей этой истории. Сенаторы видели, «что карфагеняне покорили своей властью не только Ливию, но и большую часть Иберии, что господство их простирается и на все острова Сардинского и Тирренского морей, и сильно боялись, как бы не приобрести в карфагенянах в случае покорения ими Сицилии опасных и страшных соседей, которые окружат их кольцом и будут угрожать всем частям Италии» (Polyb. I, 10). В какой-то степени у квиритов просто не было другого выхода.

5. Мамертинцы

На северо-восточной оконечности острова Сицилия находится город Мессана[41]. От материка его отделяет Мессинский пролив, ширина которого здесь всего пять километров. С запада Мессану закрывает горная гряда, а сам город лежит у ее подножия. Такое местоположение довольно удобно, поскольку позволяет встретить врага на дальних подступах и на выгодной позиции. Путь же вдоль побережья по узкой полоске земли крайне опасен, поскольку с одной стороны нависают горы, а с другой плещется море. Стратегическое значение Мессаны было обусловлено тем, что она обладала удобной гаванью, из которой можно не только контролировать весь пролив, но осуществить высадку десанта в Италию. На другой стороне пролива, чуть южнее Мессаны, был расположен город Регий[42].

В древности Мессинский пролив был знаменит тем, что здесь обитали легендарные чудовища – Сцилла и Харибда. Согласно легенде, Харибда обитала у Пелорского мыса Сицилии, на противоположной стороне пролива жила Сцилла. Пройти между Сциллой и Харибдой сумел хитроумный Одиссей, а для древних греков данное выражение означало либо избегнуть большой опасности, либо оказаться между двух огней. Трактовать можно по-разному. В более поздние времена историки античности пытались объяснить возникновение мифа о Сцилле и Харибде, увязывая его с природными явлениями: «Ближайший к острову мыс Италии называется Регием, так как по-гречески это слово обозначает “разрыв”. Неудивительно, что древние сочинили много баснословного об этой местности, где сочетались вещи, столь удивительные: во-первых, нигде нет более бурного пролива, устрашающего не только быстротой напора вод, но представляющего собой водоворот, так что ужас охватывает не только испытывающих на себе его силу, но даже и видящих его издалека. Такая там идет борьба сшибающихся друг с другом волн, что одни, как бы обратившиеся в бегство, низвергаются вниз гребнями, другие, точно победительницы, гордо вздымаются над ними. Здесь слышен то рев бурлящего моря, то гул ниспадающих в бездну волн, а невдалеке – неугасающие огни на горе Этне и на Эолийских островах, огни, для которых пищей служат как будто сами волны. Ибо такое могучее пламя не могло бы пылать столько веков в таких тесных пределах, если бы оно не находило себе пищи в самой влаге. Тут-то воображение и создало баснословных Сциллу и Харибду, тут-то и слышали лай, видели воображаемых чудовищ. Мореходам, устрашенным зрелищем могучих валов, образующих водовороты, казалось, что это лают волны, которые сталкивает одну с другой поглощающая их пучина. Эта же причина порождает и постоянные огни на горе Этне: сталкивающиеся и борющиеся волны захватывают с собой воздух, увлекают его в глубь моря и удерживают его там, сжимая его, пока он не проникнет в подземные каверны и не воспламенит горючие материалы. Уже самая близость между Италией и Сицилией и одинаковая высота мысов, вдающихся в море навстречу друг другу, – все это, вызывающее изумление и в наше время, древних наполняло ужасом. Они верили, что эти мысы, сшибаясь друг с другом и вновь расходясь, схватывают и уничтожают даже крепкие суда; и не наслаждение чудесным вымыслом породило эту древнюю басню, но страх и изумление, которые испытывали проплывающие здесь мореходы. Действительно, если на это место смотреть издали, то кажется, что перед нами не пролив, а залив, и только когда приблизишься к нему, то оба мыса, которые, казалось, были соединены, как бы расступаются и разъединяются» (Just. IV, 1). Мы видим, что Мессинский пролив был крайне опасен для судоходства, и пройти его мог только очень опытный кормчий, хорошо знавший здешние воды. Впрочем, во всей этой истории самым главным был