Заметил я и другое. Было очевидно, что дети решили устроить диссиденту — моему Александру — что-то вроде бойкота. И это резануло меня, как ножом по сердцу. Александр сидел как в воду опущенный, не поднимая глаз. Мне было за него так обидно, что даже горло перехватило. Но Майя и Альга тактично принялись демонстрировать ему свою солидарность, и он, кажется, немного воспрял духом. А вместе с ним и я. Уж как я был благодарен девушкам — и не передать.

Настроение было непоправимо испорчено, и после обеда большинство засобиралось домой. Первым, и совершенно неожиданно, укатил в Москву сам Папа. Никого, разумеется, не предуведомив. Уехал, несмотря на то, что сам звал меня к себе для какого-то разговора. А я-то заготовил целую речь, до мелочей продумал стратегию и тактику беседы, поскольку все-таки решил поделиться с ним соображениями насчет услышанного от горбатого доктора и от дяди Володи. Затем намеревался поставить ребром такой насущный для меня вопрос о местечке в Москве. Следом за Папой отбыл и о. Алексей, забрав чад и попадью. Это и понятно: Папа уехал, а служить в домовом храме батюшка должен был самолично. В общем, к вечеру компания сократилась до самого узкого семейного круга. Кроме наших старичков, для которых не было большего удовольствия, чем просидеть вечерок у камина за карточным столом, остались Мама, я с Наташей и Александром, Майя с Альгой, дядя Володя, маленькая Зизи и Косточка. Я подумал, что это к лучшему: тихим семейным вечером, по-домашнему, по-доброму, можно спокойно поговорить с мальчиками, разобраться — что это у них за такие дикие и несуразные развлечения завелись? Я видел, что Александр, дороживший вниманием и дружбой Косточки, жестоко страдает, и мне, конечно, хотелось поскорее помирить наших ребят.

Праздничный ужин был очень хорош. Эдакая фантазия на сладкую тему. На столе на многоярусных блюдах красовались торты из мороженого всевозможных сортов. В воздухе доминировали ароматы ванилина и свежей малины. К фигурному мороженому были приставлены миниатюрные графинчики с разноцветными ликерами и наливками, а также отдельно сервированы ассорти из цукатов и вымоченные в густом коньячном сиропе фрукты. Нарезанные затейливыми дольками золотистые ананасы и сахарный арбуз словно просились, чтобы их окунули в легкое шипучее вино. Мы даже на какое-то время позабыли о недавних проблемах и, радостно переглянувшись, принялись за лакомства.

— Как жаль, что гости разъехались, — вздохнула Мама.

— И Папа наш очень любит сладенькое, — добавила Майя.

— Сладенькое все любят, — задумчиво согласилась Альга, аппетитно облизывая губы алым языком.

Я удивленно взглянул на девушек. Неужели это они нарочно? Впрочем, Мама и бровью не повела. Только Косточка заметил:

— Ничего, нам больше достанется.

— Как тебе не стыдно! — попеняла ему бабушка Маша.

— Дед, — обратился Косточка к дедушке Филиппу, — объясни бабуле, что такое стыдно.

— Стыдно — у кого видно, — механически отвечал бывший пасечник.

— Очень умно, — поморщилась бабушка.

— Зато правда, — сказал Косточка.

— Смотри, выгоню из-за стола, останешься без сладкого! — пригрозила Косточке Мама.

— А я тогда дом подожгу, — усмехнулся мальчик.

Это было их обычное пикирование. Ничего серьезного.

— А где ж ты жить будешь, если дом спалишь? — вмешался я.

— В Москве, конечно, — не моргнув глазом, ответил Косточка. — Ты бы, наверное, тоже не отказался, а, Серж?

— Еще бы! — кивнул я.

— Могу тебе это устроить, — щедро предложил Косточка.

— Неужели?

— А что, арендую тебе мастерскую. Папа, конечно, большой человек, но это еще вопрос у кого капиталы больше!

Говорил он вполне серьезно. Мне было известно, что у него действительно имелись определенные капиталы, был именной счет в банке, который ему недавно завели родители, а также номерные счета, которые он сумел завести сам, практикуясь в бизнесе. Но, сравнивая себя с Папой, мальчик, конечно, явно преувеличивал и фантазировал.

— Ну спасибо… — пробормотал я.

— Дед! — Мальчик снова подтолкнул старого пасечника.

— Сухое спасибо горло дерет, — простодушно отозвался старик.

— А конкретно? — заинтересовался я. — Чем могу служить?

— Всему свое время, Серж, — сдержанно ответил Косточка. — Еще послужишь.

— Хватит! — распорядилась Мама. — Косточка! Серж! Поговорите о чем-нибудь более умном.

— О чем с вами говорить? — снова усмехнулся мальчик. — У вас ведь одни глупости на уме.

— То есть? — удивился я.

— Знаем, знаем все ваши глупости, — снисходительно сказал Косточка.

— Главное, что ты у нас очень умный, — заметила Мама.

— Да, я умный, — невозмутимо кивнул Косточка.

— Тогда объясни, — напрямик предложил я, — зачем надо было уничтожать такие прекрасные вещи?

— Ты о чем, Серж? — невинно уточнил Косточка.

— Не понимаешь? — возмутился я. — Об игрушках, мой милый, о ваших новогодних подарках!

— А а… — протянул мальчик. — А мне послышалось, ты говорил о каких-то прекрасных вещах.

— Вот именно. О подарках.

— Что же в них прекрасного?

— А кукла-невеста? А Верный Робот? Они были замечательные, такие симпатичные.

— Неужели?.. А по-моему, просто забава для дефективных.

— А оружие! Оно было как настоящее.

— Вот-вот! Значит, все-таки не настоящее. Значит, дрянь, ненужный хлам.

— Ну а Русалочка? А Розовый слон? Они были как живые.

— Если ты, Серж, видел живых русалок и розовых слонов, то я тебе от всей души сочувствую, — усмехнулся Косточка.

— Погоди, я не в том смысле… — смешался я. — Я хотел сказать, что это были замечательные игрушки. Нам в свое время такие даже не снились. Вы могли бы играть…

— Это нам, взрослым, кажется, что дети играют, Серж, — вдруг вмешался в разговор дядя Володя. — А они совсем даже не играют. Поэтому им не нужны подделки и суррогаты. Они хотят, чтобы все было настоящее. В этом все дело. Скорее уж это мы, взрослые, играем в свои взрослые игрушки.

Я уже не первый раз замечал, что дядя Володя выступает в роли защитника.

— Смотри-ка, Володенька, — молвил Косточка, — как ударился головой, так сразу поумнел.

— Ты прав, — ничуть не обидевшись, признал дядя Володя. — На меня как бы просветление нашло.

— Наш Косточка хочет быть взрослым, и потому все время хамит, — улыбнулась Майя. — Вот и весь секрет.

— С каких это пор, — поинтересовался Косточка, — говорить правду значит хамить? А кроме того, я вовсе не хочу быть взрослым.

— Он не хочет быть таким, как мы, — снова вмешался со своим пояснением дядя Володя.