В общем, я согласилась. Вякнула что-то про «предупредить директора», но меня заткнули, связали (нет) и потащили к выходу, как была, в жакетике. Добро — сумку не забыли сунуть в руки. В Газели, которая везла на показ моделей и шмотки, я пыталась осознать, что случилось, но всё никак не могла. Как? Как я могла согласиться на такую авантюру? Вытащить меня на подиум — самая глупая идея, которая могла прийти кому-то в голову. Да я и без каблуков упаду в обморок — просто потому, что на меня будут смотреть! Девчонки привычные, а я нет. Мне комфортнее всего в моей маленькой каморке, с моими бумажками, меня прёт от швейной машинки, когда я один на один с вещью, которую шью… Но не представлять вещь, которую кто-то сшил, пусть и с моей скромной помощью, перед людьми, настроенными весьма и весьма критически! Неделя моды в нашем славном городе — это событие. Это фотографы, пресса, профессионалы «haute couture», просто знаменитости… И одна маленькая я перед всеми ними…

Однако, когда Газель остановилась у служебного входа Новой сцены, все мысли из моей головы испарились начисто. Раньше я не верила, что можно не думать ни о чём. Оказалось — можно. Всё завертелось, закружилось, меня куда-то тащили, одевали, раздевали, переодевали… Очнулась я только в жёстком неудобном кресле перед зеркалом с подсветкой, а вокруг меня неторопливо и плавно, как кот, двигался Пашка-гримёр. Утыканная под подбородком бумажными салфетками, я пялилась на своё отражение в зеркале и пугалась бледности кожи. Вампир, вылезший из подвала, где спал в гробу…

Пашка задумчиво топтал толстую кисть по тональному крему в баночке и бормотал себе под нос:

— Сейчас мы тебя оживим, сделаем красивенькой… Макияжик смоется салфеткой, не бойся… Девочки у нас матрёшечки, а ты будешь русской барышней… Кровь с молоком… Никуля, тебе бы томатный сок пить, зайка, ты такая бледненькая…

Я фыркнула, но Пашка мазнул мне кистью по носу:

— А ну! Не гримасничай! Глаза закрой.

Я послушалась. Кисточка легко прошлась по моему лицу, заплясала под носом, на веках, на висках, как танцовщица, выбивающая чечётку. Секундная пауза, и в меня уже тычет карандаш под глазами, а потом на губах… И жалобный голос Дёньки рядом:

— Пашульчик, мне нужен нюд! Лёгкость, юность, беззаботность!

— А я шо, тебе тут старую бабу рисую? — басом обиделся Пашка. Я открыла глаза и увидела его нахмуренное лицо в зеркале. Дёнчик страдал рядом, заламывая руки:

— Ой что будет, что буде-е-ет… Татьяна Валерьевна будет в шоке! Она меня убьёт!

— А я тебе говорила, — промычала, не размыкая губ, за что получила окрик от Пашки:

— Я что сказал?

— Я молчу…

— Говори-и-ила, но…

— Денис! — рявкнул Пашка. — Не мешай мне работать!

— Котенька, ну я волнуюсь, — залебезил перед ним Дёнька. — Это же мой первый показ! Это первые работы…

— Иди бухни, и всё пройдёт без нервов!

— У меня нету, — опечалился дизайнер. Гримёр кивнул на свой пиджак, висевший на стойке-вешалке:

— У меня есть.

— Коньячок? — слабым голосом умирающего лебедя спросил Дён.

— Коньячок, — твёрдо и по-мужски ответил Пашка.

Пока Дёнька прихлёбывал Хеннесси из фляжки, освобождённый от стенаний гримёр быстро и ловко закончил мой макияж. Глянув на себя в зеркало, я повернула голову вправо-влево, не узнав девушку напротив. Какая же она красотка! Лицо прямо светится! А глаза какие — огромные, выразительные, с длиннющими ресницами!

— Что ты со мной сделал? — неуверенно спросила, боясь шевелить губами. Пашка хмыкнул удовлетворённо:

— Я тебя накрасил, душечка. Чтоб теперь так на работу мне ходила каждый день! Я проверю! Дёнь, зацени, кака лепота!

— Зацениваю, — вяло улыбнулся бедный дизайнер с тонкой душевной организацией. — Ты настоящий волшебник, Пашулька!

— Так, ты походу уже нализался, — Пашка решительно отобрал у Дёна фляжку и сам отхлебнул глоток. При этом они так переглянулись, что мне сразу стало всё ясно. Мальчики, совет вам да любовь, но это… Я даже с таким макияжем боюсь выходить на подиум! Может, коньячку попросить?

Однако коньячок исчез в бездонных глотках раньше, чем я успела сформулировать мысль. И то хорошо, а то вон на корпоративе меня повело с глотка шампанского… Теперь надо как-то встать и пойти за заспешившим Дёнчиком. Но как? Руки-ноги не слушались, будто из них вынули кости и мышцы, а взамен набили ватой. Вот каким ватным пугалом с красивеньким личиком я буду шагать по подиуму?

— Цигель-цигель, миленький мой, ай-люлю! — заторопился Дён, раскрасневшийся от коньяка. — Скоро наш выход, девчонки уже томятся!

За кулисами подиума всё было почти прилично, и никто в истерике не бился. Лёгкая музыка Девчонки казались мне гигантскими похудевшими матрёшками в сарафанах от кутюр. Вот уж кто был спокоен. Их аляповатый макияж выгодно оттенял чудесные работы дизайнеров. Первым номером шла Игнатова с её нежной «Гжелью», за ней — Гладышев с пастельной «Онегой» и яркими «Гуслицами», потом Анька с весёлой «Хохломой», а уже после них всех была Дёнькина очередь. Я пряталась в уголке, почёсывая ногу о ногу — розовые джинсы, в которые меня впихнули, нещадно кололись новенькими запошивочными швами. В голове было пусто, и только одна-единственная мысль металась, тыкаясь в стенки мозга, и причитала: «Дура! Ой, дура-а-а!»

Модели переодевались буквально на бегу. Вышла степенной отрешённостью с подиума за кулисы и тут же преобразилась: дизайнеры помогали, срывая на ходу топ или лапсердак, меняя кокошник на кику, подбирая волосы кверху или распуская по плечам. И снова на подиум! Хорошо, что мне не надо переодеваться, я бы сдохла сразу, тут же, на месте!

— Короче, мусенька моя, идёшь сразу за Аськой, она завершающая! Следуешь в пяти шагах так, как она идёт! И не пытайся бёдрами вихлять, запомнила? Иди, как идёшь с работы домой вечером.

Дён уже не казался потерянным и напуганным. Он шептал горячо, перекрикивая музыку и шум, а я только кивала, даже не стараясь вдаваться в детали. Всё равно всё испорчу… За Аськой хвостиком и держать дистанцию. Точка.

— Сейчас! — пискнул возбуждённо Дёнька и метнулся к Веруньке, которая шла первой. Мезенский жакет сменил игривую хохломскую блузку, второй, третий… пятый… Дёнька отсчитал носком ноги несколько секунд и буквально вытолкнул меня вслед за Асей.

Золушка на балу.

Вот кем почувствовала я себя в тёмном зале на ярко освещённой сцене подиума. Оставив позади бледного Дёна и схватившуюся за сердце Игнатову, я на короткое мгновение запнулась, а потом двинулась вперёд с неуверенной улыбкой. Вспышки, вспышки, стрёкот фотоаппаратов… Стук каблуков уже повернувшей Веры и её быстрый ободряющий взгляд… Там, в сумраке, не видимые из-за софитов, сидят люди, они смотрят на меня… Сердце колотится, как сумасшедшее, и дыхания мало, ничтожно мало! Я представляю модный дом Т.Игнатовой… Я не упаду! Не подведу… Не посрамлю честь! А вдруг там Илья? Вдруг тоже смотрит на меня сейчас?