Вытянув голую, как у грифа, шею, высоко вскидывая голенастые ноги, страхолюдная птичка промчалась мимо. Я успел заметить маленького, не выше восьмилетнего ребенка, черного, как головешка, ездока в ворохе коричневых с белой опушкой перьев. Следом за ним пронеслись еще двое. При этом диатрима, что скакала последней, повернула массивную башку и грозно щелкнула загнутым книзу клювом.

Обезумевшему бактру этого хватило с лихвой. Он шарахнулся в сторону, смял птицу, что подвернулась слева. Чернокожий всадник покатился под копыта моего скакуна. Маленькая победа приободрила бактра. Он метнулся вправо, сшиб с ног другую обгоняющую его диатриму, потом – опять влево. Притиснул прыткую тварь к обрывистому берегу бывшей реки, а Нила пристрелила наездника.

Вскоре птиценогие сообразили, что не стоит идти на прорыв, имея в арьергарде каравана столь грозного противника. В узком каньоне сухого русла не особенно-то развернешься. Варвары немного отстали. Зато стрелы посыпались гуще. Несколько застряло в шерсти бактра. Парочка – в голенищах моих сапог. В правом стало подозрительно горячо и влажно, но боли я пока не чувствовал.

Нила перестала стрелять и вновь уселась передо мной. Болезненно морщась, отщелкнула магазины.

– Перезаряди, – сказал я. – Патронташ справа.

Она кивнула, но в патронташ не полезла. В ее глазах появилось новое выражение. Я не сразу сообразил – какое. А потом увидел, что левый рукав Нилы стремительно подмокает темно-красным, а из плеча торчит оперенье крохотной, почти игрушечной стрелы.

Глаз зрит, я испугался. Страшок мгновенно перерос в страх. Мне почудилось, что Нила умирает. Она бледнела на глазах, и ни у Сандро Урии, ни у Лазара не было времени задать себе вопрос: тебе-то что? Неужто дело лишь в приказе салара?..

– Нила! – рявкнул я, и она очнулась.

Обмякшее было тело распрямилось, взгляд стал осмысленным.

Так-то лучше…

И было бы совсем хорошо, если бы шум погони не нарастал, а стрелы не сыпались дождем… Какое там дождем – ливнем!

По меньшей мере полсотни впилось в войлок моего доспеха. Наверное, со спины я походил на дикобраза. А у Нилы и такой защиты не было. И слабеющему бактру нас двоих долго не вынести…

Я вынул из ее пальцев оба пистолета. Один перезарядил и снова отдал Ниле.

– Нила, – сказал я, – скачи вперед, я их задержу!

Даже если она и желала возразить, то не успела. Я вывалился из седла, упал на живот, сейчас же вскочил. И тут вспомнил, что не перезарядил второй магазинник.

Шаках меня раздери…

Я едва успел выхватить акинак, как налетел птиценогий. Его ездовая птичка попыталась хватить меня по голове тяжелым, словно колун, клювом, но я увернулся и одним махом перерубил голую шею. Она сделала по инерции еще несколько шагов, прежде чем подломились длинные мускулистые ноги.

Так, следующая… Но следующая не спешила. Растопырив куцые крылышки, диатрима вдруг заплясала на месте, раскачивая клювастой башкой, оглашая раскаленный воздух воинственным клекотом. Перья на макушке встали дыбом.

Ага, поиграть захотелось, тварь…

Я метнулся вправо и сразу – влево. Бестия повторила мой маневр. Голова ее качнулась, будто на пружине, но тут же замерла, не сводя с меня маленьких злобных глаз, посаженных почти бинокулярно. Я отступил назад, зажал клинок под мышкой, быстро перезарядил пистолет. А когда птичка кинулась – с удовольствием разнес ей башку. Наездник яростно завизжал, едва успев спрыгнуть с рухнувшей диатримы. Его я успокоил ударом меча.

Кто на новенького?

На новенького – хватало. Я и глазом моргнуть не успел, как был окружен толпой диатрим. Твари приплясывали вокруг меня, щелкали клювами, грозно клекотали, а их наездники визгливо смеялись, глядя, как я кручусь в смертоносном кольце. Поневоле вспомнились умирающие, но не сдающиеся драконы в окружении стражников.

Ладно, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Я, а вернее, Шакаджи, впал в боевое неистовство.

Магазинник с грохотом изрыгал пламя и свинец. От птичек и всадников летели кровавые ошметки и перья. Однако обратить в бегство нападающих мне не удалось. Передние ряды таяли, но сзади напирали новые птиценогие. Диатримы гадили с перепугу, а может – от усердия, не важно. Главное, вонь стояла, как в гигантском курятнике. От нее мутило. Я крутился похлеще, чем на центрифуге, стрелял и размахивал акинаком. В меня стреляли тоже. И попадали. К счастью, шкура у Сандро Урии – дубленая. Стрелам дикарей не так-то просто было ее пробить. Тем более – через доспех. Пару раз меня доставали клювами птички. Правда, вскользь. Ощущения были еще те. Колун – он и есть колун…

В общем, мне чертовски везло в этом, мягко говоря, неравном бою. Но ясно было, что долго я так не продержусь. Сомнут. Стоит только кому-нибудь из птиценогих сообразить, что нападать нужно не всем кагалом, а двумя парами – справа и слева. Зацепит меня одна такая птичка ножкой, и множественные переломы обеспечены. С летальным исходом, разумеется.

Зря я об этом подумал. Накликал. Птиценогие в одночасье перестали услаждать мой слух полузвериным визгом и дружно подались назад, расступаясь в стороны. Я даже обрадовался. Передышка, она и перед смертью полезна. Воткнув меч в окровавленный песок, я нарочито неспешно перезарядил пушку. Бегло осмотрел себя.

Оборванец оборванцем. Болит все, что может болеть. И еще хочется жить.

С птиценогими тем временем творилось что-то странное. Бранясь и толкаясь, они образовали две шеренги с нешироким проходом посередине. Ни дать ни взять – рота почетного караула. Значит, сию минуту появится начальство. Отлично. Пусть командует парадом, а принимать парад буду я. Отсалютую по полной программе…

Взвихрилась пыль. Между неровными шеренгами птиценогих промчались живые колеса песчаных драконов.

Уж кого-кого, а этих гадов я не ждал. От изумления я даже забыл о полном магазине.

Ящеры зарылись в песок короткими лапами и воздели надо мною плоские головы. Нападать они не спешили. Похоже, были уверены, что я не стану стрелять. Я и не стрелял. Взгляд мой приковал золотой ошейник на шее того, что был справа. Его обладатель не сводил с меня змеиных глаз, которые, словно аварийные лампочки на пульте модуля Временной, то наливались красноватым свечением, то гасли.

Второй ящер повел себя иначе. Он прижал лапой труп ближайшей диатримы и принялся рвать клыками мускулистую ляжку. Видя это, товарки убиенной взволновано заклекотали, задергались, ломая строй. Наездники заорали на них, молотя луками по головам. Гвалт поднялся, как на птичьем базаре.

Ящер с ошейником не обращал внимания ни на пиршество своего товарища, ни на птичий базар. Он по-прежнему пристально смотрел на меня, время от времени облизывая морду раздвоенным языком.

– Чего уставился?! – пробурчал я, утомленный этим разглядыванием. – Драться будем или языком молоть?

Ответа я, разумеется, не ждал, но он, как ни странно, последовал. Одним движением лапы дракон разровнял перед собою изрытый песок, и стал быстро тыкать в него окостеневшим кончиком хвоста.