мне дорогу, расправив руки в стороны. — Я буду ждать тебя около “Смело” сегодня в шесть. Приходи… — помедлив, он добавляет. — Пожалуйста.

Коротко выдыхаю.

— Это первый и последний раз, — говорю, смотря прямо ему в глаза. Несмотря ни на что, Артем хотя бы не считает меня страшной, и вполне возможно, у него реальная симпатия ко мне, просто выражает он ее идиотским способом. Нет, я не готова быть с ним, только порой нужна хоть какая-то поддержка. Поэтому я скорее от безысходности соглашаюсь.

А уже там, в кафе, понимаю, что снова ошиблась. Нестеров несет откровенную ерунду, про то, что я типа его девушка, что мы должны быть вместе и смотреть на Гордеева — худшее решение. Чтобы прервать этот поток безумия, подрываюсь с места, не дожидаясь заказа, и ухожу домой.

Правда… лучше не приходила.

Когда поднимаюсь к себе, так и замираю на пороге. Там стоит мама, а рядом с ней маленькая девочка, лет семи. Худенькая, улыбчивая, в старом поношенном сарафане. Она с таким восхищением разглядывает мою спальню, что становится тошно. Я вдруг вспоминаю себя, то, как приемная мать привела меня в это место, и как сказала вполне себе дружелюбно: “переодевайся, ждем к ужину через десять минут”. Не передать словами, насколько я была счастлива, проводя пальцами вдоль нового гардероба, кровати, столика, за которым позже делала уроки.

Прекрасная сказала так и не стала раем, зато медленно превратилась в драму, без счастливого финала.

— Мам, — сглатываю, подходя ближе. Она поправляет часы на руке, как обычно вся такая деловая в этом брючном костюме, затем поворачивается ко мне.

— Я же сказала, чтобы ты освободила комнату?

— Ты… реально привела новую девочку? — мне не хочется говорить при ребенке о таком, но в целом, ситуация омерзительна. Нас используют, словно кукол: сломалась? Без проблем, выбросим и купим новую.

Ноги подкашиваются, мне приходится облокотиться рукой о стену, чтобы не упасть. Не думала, что момент моего выселения случится так скоро. С другой стороны, есть ли у меня вообще право находиться в этом огромном особняке, раз я была только товаром, который за ненужностью принято выбрасывать.

— Твои вещи в углу, их собрала прислуга. — Мама говорит сухим, скупым тоном, словно я для нее никто. Хотя, наверное, так и есть. Для нее мои попытки стать звездой, парить на сцене — ничего не стоят.

Киваю ей в ответ, однако вещи не беру, хочу дождаться, пока новая будущая прима выйдет из комнаты, скорее всего, у нее скоро тренировка. А уж потом, я зайду, заберу свое, осмотрюсь, и может дам волю слезам. Потому что происходящее невыносимо. Меня будто уличного котенка подобрали, приютили, и выбросили на дорогу.

Спускаюсь на первый этаж, планируя выпить травяного чая и прийти немного в себя, но не дохожу до места назначения, Глеб перехватывает. Перегораживает дорогу, взгляд у него такой суровый, недовольный, будто произошло что-то нехорошее.

— Что? — тяжело вздохнув, произношу. Сил нет даже отвечать на его будущие колкости.

— Почему вместо занятий, ты трешься вокруг моих знакомых? — сходу выпаливает он.

— Чего? Господи, Гордеев…

— Я ведь тебе говорил, — он делает шаг, и я интуитивно пячусь, а затем и вовсе врезаюсь спиной в стену. И для полноты картины, Глеб упирается ладонью в эту самую стену, прямо рядом со мной. Нависает, без зазрения совести, разглядывая слишком близко меня. И я бы может, смутилась, но его слова про уважение до сих пор звенят в ушах, как колокол ознаменовавший начало войны.

— Отойди, — прошу его, максимально спокойно. А у самой на сердце такой раздрай, что слезы вот-вот покатятся по щекам.

— Держись подальше от Артема, ото всех моих знакомых.

— Глеб, уйди, — повторяю я. Ком в горле такой противный, липкий, что никак не сглотнуть его, кажется, задыхаюсь.

— Поняла? В ином случае…

— В ином случае что? — повышаю я голос, не выдержав. — Выгонишь меня?

Он несколько раз моргает, будто не ожидал такой реакции.

— Ты всегда была чужой, забыла?

Закрываю глаза, пытаясь вспомнить, сколько раз он называл меня “чужачка”. Так много. И каждый раз эта проклятая реплика разрывала на части. А ведь когда-то я искренне верила, что этот дом и люди здесь — моя родня.

Не станет меня, никто и не заметит. Теперь я в этом уверена.

— Всегда помнила. Поэтому ухожу! Рад? — произношу тихо, хотя на самом деле, где-то в глубине души мне хочется кричать, чтобы кто-то остановил меня. Переживал обо мне. Нуждался…

Как глупо…

Наверное, Глеб оказался последней каплей в этом море унижений, несогласия и недопонимания. Бесконечные упреки, язвительные фразы, тот поцелуй и даже разговор с Ниной — все это так отчетливо звучат в голове, как мелодия, которую охота выкинуть забыть, но не получается.

Выскальзываю от Гордеева, поднимаюсь на второй этаж, свернув в сторону комнаты. Каждый шаг отдается в сердце резким ударом, и я едва сдерживаюсь, чтобы не расплакаться прямо тут.

Не понимаю, что сделала не так? Когда все сломалось… Почему я? Почему не кто-то другой. Зачем биологическая мать родила меня? Зачем обрекла на эти страдания? Невыносимо.

Когда дохожу до спальни, замечаю, что там никого. Новая ученица матери, как я и думала, на тренировке. Отодвигаю створку шкафа, вытаскиваю оттуда сумку, куда прислуга сложила мои вещи, беру ее и выхожу прочь. Правда у дверей задерживаюсь, зачем-то бросаю прощальный взгляд на место, где провела столько лет. Здесь ничего так и не смогло стать для меня родным.

— Может, так и лучше, — шепчу сама себе.

Направляюсь к выходу, уже вызвав такси к центру города, в голове ни одной мысли, куда идти дальше, где ночевать. Знаю только одно: не останусь тут. Не выдержу ни одной ночи больше.

Дергаю ручку входной двери, переступаю порог, и вдруг до меня доносится голос Глеба.

— Дашка! — кричит он, находясь от меня явно на приличном расстоянии, но я не оборачиваюсь.

— Даша!

Подсознание приказывает игнорировать его. На этом мы должны поставить точку. В конце концов, так будет лучше, никто не будет никому отравлять жизнь.

У ворот уже ждет такси, удивительно, как быстро приехало. Дергаю ручку, поджав губы и сажусь в салон.

Будь, что будет… Эту партию я проиграла.

Глава 19 — Глеб

Когда я вижу Дашку со спортивной сумкой, не сразу понимаю, что к чему, но все равно зову ее. Наверное, она опять меня не поняла или я выражаюсь не так, черт знает. Мне просто хотелось дать ей понять, что от Артема нужно держаться подальше, и дело совсем не