Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проезжаю по центральным трассам, мимо сквера, разных кафешек. Трачу не меньше двух часов на поиски, а результат нулевой. На часах десять вечера. Куда ее черт понес? К кому пошла? Бесит, что даже предположить не могу, мы настолько друг от друга далеки, почти незнакомцы. Снова звоню Дашке и получаю “абонент недоступен”. Разозлившись, бью по рулю, громко выругавшись.
И когда, кажется, что мои пытки окончательно провалились, я вдруг останавливаю взгляд на остановке, вернее на лавке, которая находится под маленьким прозрачным козырьком. Там сидит девушка, нет, не просто девушка. Это Даша. Точно она. Ее пепельные пряди развиваются на ветру, хотя уходила она с дулей. Ноги скрещены, голова опущена, словно Дашка плачет или пытается сдержать слезы.
Вытаскиваю из бардачка зонтик, выхожу на улицу и бегу к ней, успев промокнуть. Подхожу ближе, и буквально в двух шагах от лавки, открываю большой черный зонт. Даша реагирует не сразу, а когда поднимает голову, в ее красных от слез глаз читается удивление. По щекам скатываются капли от дождя или это слезы, я не понимаю, но она неплохо промокла и вся дрожит. Мне до одури хочется обнять ее, прижать к себе так крепко, насколько это, возможно, отогреть и сказать, что она никогда не была одна.
Но… бесконечное “но” застряло осколком в моем идиотском подсознании. Словно поступив, таким образом, я совершу предательство.
— Глеб, — шепчет Даша. Сглатываю, не могу смотреть на нее такую: разбитую, сломленную и бесконечно печальную.
Вместо ответа, беру ее сумку с вещами.
— Глеб, что ты…
— Домой пошли, заболеть собралась что ли?
Она молча хлопает ресницами, и так растерянно кусает мокрые губы, что мне, как бы по-идиотски не звучало, и самому хочется их укусить. Проклятье! С ума окончательно сошел.
— Твоя мама меня выгнала, — всхлипнув, произносит Даша. От сочетания “мама” и “выгнала” едва не взрываюсь. Как вспомню ту девочку, аж кулаки сразу сжимаются.
— Это и мой дом, — на полном серьезе говорю ей. Обратного пути не будет, понимаю, но и не сказать не могу. — Я тебя не выгонял и… — набираю полные легкие воздуха, никогда не думал, что буду говорить об этом вслух. — Я тебя не выгоню. Пошли домой, Даша.
— Зачем? — очередной всхлип, словно шальная пуля по моим нервным клеткам. Ну почему она не может молча встать и пойти? — Я не могу танцевать, вечно падаю на сцене после травмы, ищу среди толпы твою маму, я… — голос у Дашки становится хриплым, дыхание сбивчивым, видно, как она волнуется. — Мне не для кого танцевать, я потеряла смысл жизни.
— А что разве… обязательно танцевать для кого-то конкретного? Разве… не главное, получать удовольствие? Да и падать — нормально.
— Падать можно, когда ты можешь встать. А я не могу… — в сердцах кричит она, но тут же замолкает и сжимает кулаки. Тогда я подхожу, и неожиданно для самого себя, беру Дашку за руку, переплетая наши пальцы. Ее ледяные, словно льдинки, и мои обжигающие, подобно углям.
— Не проблема, я помогу тебе. — Правда вырывается наружу против моей воли, ведь я столько раз негласно итак помогал ей.
— Что? — она дергает руку, но я лишь крепче сжимаю ее.
— Если упадешь, я помогу подняться.
Глава 20 — Даша
Мой взгляд скользит по руке Глеба, которая кажется такой теплой и родной. И ветер перестает быть холодным, и капли дождя словно попадают куда-то мимо меня. Над нами как будто невидимый купол, не позволяющий непогоде задеть остатки моей изломанной души. Так-то надо бы оттолкнуть Гордеева, но мне плохо. Очень плохо.
Я брела по городу, шаркая под ногами опавшей листвой, пока не начался дождь. Люди бежали под крыши, я продолжала мокнуть. Хотелось стереть себя с лица земли, исчезнуть.
Страшно осознать, что ты прожил жизнь, в которой никому не нужен.
Усевшись на лавку на остановке, стала искать варианты, куда пойти дальше. Нет, у меня имелось небольшое скопление денег, чтобы как минимум переночевать в хостеле или в отеле. Но это только на сегодняшний вечер, а завтра? Как быть, когда наступит завтра? Взросление пришло неожиданно.
И тут над моей головой распахнулся зонт. Я до последнего не могла поверить своим глазам, разглядывая Гордеева. Он видимо понял это, поэтому взял меня за руку и потянул за собой. Усадил в прогретый салон машины, наклонился и даже сам пристегнул ремень безопасности.
— Зачем ты… это делаешь? — минут через пять, после того как мы отъехали, решаю спросить то, что крутится на языке. До сих пор не верю, что он тут, приехал за мной. Это что-то из серии фантастики, словно добрый сон.
— Мать должна нести ответственность за тех…
— То есть ты неожиданно почувствовал укор за то, что происходит у нас дома? — перебиваю его, хотя по факту, хочу услышать другое. Мне хочется узнать, что нас с ним связывает, почему он вечно холодный и неприступный, за что меня ненавидит с детства.
— Я всегда его чувствовал, — тайком поглядываю на Глеба и почему-то ощущаю себя не то, чтобы счастливой, скорее спокойной. Заостряю внимание на его руках, длинных пальцах, крепко сжимающих руль, на четко очерченной линии подбородка и острых мужественных скулах. Не зря девушки всегда бегали за Гордеевым, внешностью его природа одарила сполна.
— Поэтому в детстве попросил своего друга посмеяться надо мной?
На светофоре мы останавливаемся, и Глеб поворачивается ко мне.
— Какого друга? О чем ты?
— Забыл уже, как я пошла на свидание с твоим другом, который наврал, что заболел, а сам…
— А! — кивает он сам себе. — Так я же тебе сразу сказал, — отвечает он настолько обыденно, словно мы с ним дружим, а не враждуем. Это так непохоже на нас двоих. — Держись от него подальше. Он всегда был придурком.
— Что? — теряюсь я, переваривая услышанное.
— А ты думаешь, я просто так к нему поехал? Агриппина сказала, ты у него, и чтобы не приключилась беда, мне пришлось тащится тоже.
— То есть ты… хотел заступиться за меня? — даже произносить это тяжело, необычно, словно пробуешь диковинный фрукт на вкус. — А Лана?
— Лана? — в этот раз Гордеев не смотрит на меня, теперь его взгляд прикован к дороге, хотя он уже не выглядит таким напряженным. Положил локоть на подлокотник и одной рукой ведет машину.
— Ну та, с который ты стал встречаться после того, как нашел меня в мужском туалете.
С его губ срывается короткий смешок.
— Слишком много вопросов задаешь, Дашка.
Устало вздыхаю и