— Как мне себя вести-то с ними? Что говорить?

— Лучше вообще поменьше говорить. И внимательно читай всё, что тебе дают подписывать. Я свяжусь сейчас со знакомыми юристами, расспрошу их. Найдём какого-нибудь человечка, близкого к органам. Организуем внятного адвоката.

— Олег, ты думаешь, всё так серьёзно?

— Я не знаю, Платон, — в его голосе я уловил неуверенность. — Не хочу тебя пугать, но ты же понимаешь, в нашей стране возможно всё. Держись там, а я со своей стороны сделаю всё, чтобы тебя вытащить, если понадобится.

— Спасибо, Олег. Телефон при мне, так что я пока на связи. Звони, как что разузнаешь.

Телефон, впрочем, оставался при мне недолго. «Уазик» привёз меня в отдел милиции, где хмурый сержант, составив опись, изъял мои личные вещи, деньги и документы. Затем, проверив карманы и тяжело оглядев меня с ног до головы, жестом попросил снять ещё и брючный ремень. Я повиновался.

Мои вещи он сложил в полиэтиленовый мешок, затем достал сероватый бланк и размашистым почерком записал в него всё изъятое, отдельно указав сумму денег в бумажнике. Я находился в странном отупении, поэтому даже если бы сержант что-то украл, то не сказал бы поперёк ни слова. К моему вялому удивлению, никаких попыток забрать хотя бы часть денег он не предпринял.

Оставив опись на столе, сержант цепко схватил меня за плечо и подвёл к огромной решётке, заменявшей стену грязному помещению, открыл дверь и протолкнул меня внутрь. После, не говоря ни слова, спокойно запер замок и пошёл обратно.

— Эй, — крикнул я ему в спину, — а мне кто-нибудь объяснит, что происходит? За что меня задержали?

Тёмно-серая милицейская спина осталась безучастной. Сержант, голоса которого я так и не услышал, удалился. Я с отстранённым любопытством подумал, могут ли на работу в милицию взять глухонемого. И сам себе мысленно ответил, что это маловероятно.

Я оглядел помещение. В памяти, откуда-то из отрывками виденных серий «Бандитского Петербурга» всплыло слово «обезьянник». Голые серые поверхности, решётка вместо одной из стен, тусклый свет, вмурованная в бетон железная скамья по периметру. Грязный мешок в углу. От него ощутимо тянуло гнилью.

Я подтянул брюки — лишившись ремня, они всё время норовили сползти. Сел у противоположной мешку стены.

Где-то за углом звонил телефон, хлопала входная дверь отделения. Жизнь, ещё час назад кипевшая вокруг, вдруг разом осталась в стороне. Я же очутился в застывшем воздухе клетки, ошеломлённый и беспомощный. И несколько отстранённый. Было ощущение, что всё это происходит не со мной, что я всего лишь наблюдатель, с усталым интересом пытающийся угадать свои дальнейшие действия.

Я смотрел на себя со стороны и удивлялся. Внутри росло подозрение, почти уверенность, что по отношению ко мне творилось что-то неладное. Конечно, я не читал соответствующих законов, но понимал, что просто так взять человека среди бела дня, увезти его с работы и посадить в клетку, не объяснив ничего — нельзя. Да, с кем-то происходило подобное, но мне казалось, что если такое случится со мной, то уж я-то не допущу подобного к себе отношения. Однако, ещё раз прокрутив в голове только что произошедшие события, я так и не понял, как было бы правильнее вести себя в подобном случае. Милиция действовала очень чётко и быстро, и мне оставалось только подчиниться. Оказывать противодействие было бы себе дороже — впоследствии Кропотов или кто-то ещё, кто будет вести дело, не найдя доказательств моего участия в терроризме, мог бы запросто поставить мне в вину сопротивление при задержании.

Я мысленно похвалил себя, что не сорвался, как это иногда со мной случается. Вместе с тем некоторая оторопь от самого себя оставалась. Ведь внутри мне не было по-настоящему страшно от происходящего, скорее, я испытывал какое-то нездоровое любопытство. С другой стороны, биться головой о решётку, может быть, и было бы проявлением гражданского протеста, однако вряд ли привело бы к чему-нибудь, кроме разбитой головы. Да и никакой вины в гибели самолёта за мной на самом деле не было, поэтому едва ли мне смогут что-то предъявить. Скорее всего, Кропотов пытается надавить на меня, запугать.

Мешок напротив вдруг пошевелился. Как по волшебству, в нём возникли два глаза, уставившиеся на меня. Я вздрогнул и осознал, что в тусклом свете принял за груду мешковины человека, ничком спавшего на скамье.

Человек вполголоса выматерился и приподнялся на локте, глядя на меня. Выглядел он типичнейшим бомжом, из тех, кого можно встретить на любой помойке. Колыхание воздуха, вызванное движениями узника, принесло запах, подтверждающий мои догадки.

Я опять не удержался от взгляда со стороны и мысленно усмехнулся контрасту между моим деловым костюмом и рубищем того несчастного, что расположился напротив. Мой визави между тем поднялся и сел, прислонившись спиной к стене.

— Слышь, э?.. — попытался он начать беседу, сделал взмах рукой и молча уставился на меня, видимо, не зная, как продолжить.

В коридоре послышались шаги. Давешний сержант громыхнул ключами и, обретя, наконец, голос, произнёс:

— Колпин, на выход.

Я с облегчением поднялся. Сержант запер за мной дверь, вновь оставив бомжа в одиночестве, и проводил меня в крохотную пустую комнату. За столом сидел уже хорошо знакомый мне следователь Кропотов.

Увидев меня, он осклабился, потом поблагодарил сержанта и отпустил его. Я молча уселся на единственный свободный стул.

— Платон Сергеевич, дорогой, вот мы и встретились снова. Несколько быстрее, чем вы предполагали, верно?

Кропотов демонстрировал хорошее настроение и уверенность в своих действиях, отчего мои мысли сразу приобрели мрачные тона. Было непохоже, что меня просто решили попугать.

— Ну как, вы ещё не надумали что-нибудь нам рассказать? — Мультипликационная ухмылка следователя уже не казалась смешной.

Я мрачно качнул головой:

— Я рассказал вам всё, что знаю. Это вы лучше скажите, на каких основаниях меня задержали.

— Ну, нет так нет, — Кропотов, казалось, был готов к такому ответу. — Ну ничего, у вас будет много времени, чтобы поразмыслить. Может быть, вспомнить что-нибудь. А что касается формальностей — вот, подпишите. Это как раз основания для задержания.

Он положил на стол лист бумаги. Строчки заскакали у меня перед глазами. Сделав усилие, я прочёл, что задерживаюсь на основании подозрения по делу о взрыве того самого злосчастного самолёта. Внизу стояла виза прокурора и была графа для моей подписи.

— Я не буду… — Мой голос неожиданно дрогнул. Мне пришлось прокашляться. — Я не буду ничего подписывать.

— Ну что вы как маленький, в самом деле! — Кропотов округлил глаза и растянул рот в улыбке. — Это же пока не признание, Платон Сергеевич! Вы ознакомились с документом? Вот и подпишитесь в графе «Ознакомлен».

Я не знал, как поступить, и он продолжил, улыбаясь ещё шире:

— Ну или мне придётся вызвать двух понятых, которые засвидетельствуют, что с документом вы ознакомлены, но подписать его отказались. Сушинский! — гаркнул он, приоткрыв дверь.