Я облазил весь кабинет священника, но так ничего и не нашел. Проклиная служителя культа за бедность и аскетизм, я снова плюхнулся на лежанку и мгновенно заснул.

Сон мой был долгим и мучительно тяжелым. Проснувшись, я выглянул в окно: над морем мерцало бледно-розовое предзакатное сияние. Вдали по-прежнему стрекотали моторные лодки.

Я понимал, что страшно рискую, оставаясь в этой деревушке. Но меня обуяла лень. Мне вообще не хотелось шевелиться. Глаза мои закрылись, и я вновь заснул.

Я слышал, как кто-то звонко распевает знакомую мне местную песню. В ней звучали известные испанские мотивы. Страстные, чувственные нотки, правда, исчезли из напева, остались только отзвуки грусти. Голос принадлежал молодой женщине. Чистый, ясный, он лился в окно, точно луч света…

Это был не сон! Я приподнялся на локте и осторожно выглянул на улицу. Стояла глубокая ночь. Море, озаренное лунным сиянием, тихо дышало. Черной тенью по серебристой водной поверхности скользила лодка. В ней находились два человека. Мужчина сидел на носу, женщина гребла. Это ее голос, чистый, нежный, несся над морем и проникал ко мне в комнату. Иногда песня прерывалась смехом…

Кто-то громко заскрежетал зубами. Оказалось, я!

На мелководье мужчина выпрыгнул из лодки и вытащил ее на песок, затем помог своей подруге выбраться на берег. Они взялись за руки и побежали по песку, весело болтая.

Интуиция подсказала мне, что эта парочка сейчас появится здесь, в доме. Я пригнулся, чтобы меня не было видно в окно, и навострил уши. Я слушал и ждал. Смех и голоса звучали все отчетливее. Вскоре хлопнула входная дверь, и через секунду раздались шаги на кухне. Я уставился на разделявшую нас дверь. Через щели и дырочки в досках в мою комнату проникли лучики света. Мужчина и женщина продолжали смеяться. Сначала я решил, что парочка облюбовала дом для тайных свиданий. Но эти «влюбленные» так долго возились на кухне, что я начал терять терпение. Мне было непонятно, чем они там занимаются. А вдруг это слуги священника? – подумал я. Неужели вернулись в дом, чтобы навести порядок?! Я вздрогнул: в любой момент они могли войти в мою комнату. И действительно, вскоре кто-то подошел к двери. Свет в щелях померк.

Я изо всех сил топнул ногой в пол. На кухне воцарилась гробовая тишина. Я вскочил, винтовкой толкнул дверь и переступил порог.

Мужчина и женщина стояли, тесно прижавшись друг к другу. Освещенные масляной лампой лица перекосились от ужаса, в широко распахнутых глазах плясали яркие блики.

– Paigue ko posporo? – спросил я. – Вы не одолжите мне спички?

Женщина испустила истошный вопль. Такой протяжный надрывный звук обычно называют криком отчаяния. Но как мало напоминал этот горестный стон крик человека. Это был первобытный, исходящий из самых недр живого существа вой, голос смертельного страха.

Страдальческое лицо женщины было обращено ко мне. Она не двигалась, только скулила, как животное.

Меня обуяла дикая ярость. Я выстрелил. Пуля попала ей в грудь. Страшное темное пятно мгновенно растеклось по небесно-голубому шелку платья. Женщина прижала руку к груди, медленно повернулась вокруг своей оси и упала ничком на пол.

Мужчина вскрикнул, ладонью прикрыл рот и начал осторожно пятиться к двери. Глядя на его согбенную фигуру, я почему-то вспомнил Лизавету из «Преступления и наказания» Достоевского. И вновь спустил курок. Однако на этот раз ничего не произошло: забыл перезарядить винтовку. Я долго возился с затвором, чувствуя себя беспомощным растяпой. Я боялся, что мужчина воспользуется неожиданной заминкой и выхватит оружие у меня из рук…

Но события разворачивались по-другому сценарию. Хлопнула входная дверь. За окном я увидел стремительно удалявшийся черный силуэт и со всех ног бросился за филиппинцем. Беглец зигзагами пробежал по песку, облитому лунным светом, и прыгнул в лодку. Он стал бешено грести, стремясь побыстрее отплыть от берега.

Я встал на одно колено и выстрелил. Грохот прокатился по воде, ударился в дом священника и затих.

Филиппинец орудовал веслами как одержимый и успел отплыть на приличное расстояние. Я, угрюмо осклабившись, вернулся в хижину.

Жизнь постепенно покидала тело женщины, в свои права вступала смерть. Умирающая все еще дышала. Воздух с тихим свистом, словно газ из болота, выходил у нее изо рта. Я склонился над телом и прислушивался к звукам до тех пор, пока они не смолкли.

Судьба ли толкнула меня на это преступление? Или на моем девиантном поведении сказались какие-то ужасные внутренние отклонения и пороки? Этого я не знал. Так или иначе, мне пришлось признать, что я оказался самым обыкновенным солдатом, грубой, жестокой скотиной.

Я был не способен разговаривать с Богом! Я даже не мог сосуществовать в мире и согласии со своими собратьями. Мне не оставалось ничего иного, как бежать обратно в горы и спрятаться на заброшенной плантации…

Прежде чем покинуть дом священника, я решил выяснить, что могло заманить сюда мою жертву. Обследовал кухню и обнаружил, что одна из половиц сдвинута. Под полом, в тайнике, находилась открытая холщовая сумка, доверху набитая крупными, тускло мерцавшими кристаллами. Эти песчинки высоко ценились в мире людей, к коему принадлежал и я. Бесценным сокровищем оказалась… соль!

Я набил ранец солью и покинул дом. Деревня тонула в лунном свете. Быстрым шагом я пошел по главной улице. Собаки тут же начали тявкать. Нестройный многоголосый лай поднимался из темноты дворов и следовал за мной по пятам. Даже за околицей я слышал возмущенное гавканье недругов.

Туман млечно-белой завесой укрывал землю. Все замерло под темным, в алмазной россыпи звезд куполом неба. Вдали бугрились холмы. Их волнистая поверхность расплывалась в темноте и слабо белела, точно припудренное лицо женщины. И мертвая тишина, гробовое молчание…

Меня переполняли боль и горечь. Лицо филиппинки, ее широко распахнутые глаза, маленький вздернутый нос, мягкая округлая грудь, рука, словно в порыве страсти распростертая на полу, так и стояли перед моим внутренним взором.

Нельзя сказать, что я испытывал угрызения совести или хотя бы сожаление. Вовсе нет. Убийство превратилось в нечто привычное, обыденное. И об этом не стоило долго думать. Кроме того, убил я женщину по чистой случайности. Не объявись она в доме священника в столь неподходящий момент, бегала бы до сих пор живая.

Почему я застрелил ее? Да потому, что она кричала! Убедительный повод для убийства. Именно ее звериный вопль заставил меня спустить курок. Но настоящая причина моего дикого поступка крылась не в этом. Насколько помнил, я даже толком не целился. Нечаянно попал в сердце. Глупая, нелепая случайность… Но почему же мне было так тоскливо?

Я очутился на берегу реки, журчавшей по пустоши. Мои ботинки с грохотом застучали по деревянному настилу моста. Пройдя до середины, я остановился и склонился над перилами. Внизу бежал серебристый поток. Под мостом пенились бесчисленные водовороты. Струи кружились, сплетались, расплывались и уносились вниз по течению, разглаженные, причесанные, словно по волшебству.