небо с россыпью звезд, которые здесь казались особенно яркими и близкими. За этой дружеской беседой мы выпили всю водку и уснули…

Проснулись под утро от холода и пронизывающей насквозь сырости, зуб на зуб не попадал. Небо начало сереть, было тихо, только гдето вдалеке фыркала пасущаяся лошадь. Рваные клочья утреннего тумана стелились по земле. Взяв ружья, мы осторожно сползли со стога и тут же увидели отпечатки кабаньих копыт на земле. Вся поляна вокруг стожков была в этих следах. Кабаны приходили к нам ночью, покрутились-покрутились, да и ушли на свое кабанье счастье, и на наше тоже.

Делать здесь было больше нечего, и мы пошли к лодке. На старом кострище развели огонь, согрелись, позавтракали. Собрали пустые бутылки, консервные банки и выставили их на мишенную позицию. По ним расстреляли весь свой боекомплект, а потом затушили костер, прибрали за собой, спихнули лодку вводу и отправились домой.

Так и закончилась наша охота на кабанов, в результате которой ни один кабан не пострадал! А еще мы вдвоем неплохо отдохнули на природе. И это – главное!

КАМЧАТКА И САХАЛИН

Камчатка, Сахалин – далекие, овеянные романтикой края, где-то за тридевять земель. Осенью 1989 года мне довелось побывать там впервые.

Завершались государственные испытания Ан-72П – опытного патрульного самолета для авиации погранвойск КГБ СССР. Все работы по созданию этого самолета шли под шифром «Сторож». Испытания затянулись, и к назначенному сроку программа выполнена не была. Поэтому приняли «соломоново решение»: изъять из программы государственных испытаний самый важный и объемный раздел. А это, ни много ни мало – проверка боевой эффективности комплекса в реальных районах патрулирования по цели технического задания: японской рыболовецкой шхуне типа «Кавасаки».

За выполнение государственных испытаний отчитались в установленный срок, а на изъятый раздел составили отдельную программу специальных испытаний. Тогда это было повсеместным явлением, не позволяющим объективно оценивать испытуемые образцы авиационной техники. Главное – выполнить план! А значит, получить «заслуженные» награды и премии.

По программе специальных испытаний самолета все полеты должны были выполняться в морских районах Камчатки и Сахалина. Работа предстояла очень важная и интересная. В экипаж вошли пилоты-полковники Шлыков («КольКолечь») и Паршин («Дядька»), штурман подполковник Циберкин, то есть я, бортовой техник капитан Бусыгин и бортрадист прапорщик Макаренков.

Тринадцатого сентября на Ан-72П мы перелетели из Кировского в Гостомель, на аэродром «антоновской фирмы». На самолете начали выполнять плановое техническое обслуживание и готовить его к длительной ответственной командировке. Все это время мы были предоставлены сами себе – в основном гуляли по красивому осеннему Киеву. Стояли тихие солнечные дни, настоящая золотая осень.

Наконец, самолет был готов, и девятнадцатого сентября мы его облетали. Отправиться в дальнюю дорогу решили на следующий день. План полета до пункта первой посадки я дал по двум маршрутам – через Свердловск и Кустанай.

Утром двадцатого сентября, только мы появились в летной службе ЛИиДБ, как нас вызвал диспетчер и сообщил, что Свердловск принимает – летите. Что ж, Свердловск так Свердловск, хотя Кустанай был для меня интереснее, родной училищный аэродром, и жена оттуда. Собрали весь состав испытательной бригады и полетели. Через час, оставив позади Харьков и войдя в Московскую воздушную зону, вдруг услышали от диспетчера «Контроля» команду: «Разворачиваться и следовать обратно в Гостомель». Он пояснил, что это распоряжение «Саксофона», такой позывной был у военного сектора московской воздушной зоны. Нас обвинили в том, что мы вылетели без разрешения. Спорить было бесполезно и, налетав впустую два с половиной часа, мы опять оказались в Гостомеле.

Оказывается, «пенку» дал гостомельский диспетчер. Он привык к тому, что у него летают, в основном, гражданские экипажи авиапромышленности, поэтому просто позвонил диспетчеру в Свердловск и спросил, примут ли они от него борт. Там, естественно, ответили: «Пусть летят». И мы полетели, не вдаваясь в подробности полученного разрешения.

Военные экипажи, каковым были мы, летают не так. Разрешение на вылет положено запрашивать через военный сектор управления воздушным движением (УВД), который в свою очередь выйдет на аэродром посадки и запросит согласие на прием самолета у старшего авиационного начальника. И только после этого разрешение на вылет по обратной цепочке поступит в исходную точку. Вот этот порядок был нарушен, и нас вернули обратно.

На этот раз мы выполнили процедуру, как положено, и вскоре получили разрешение лететь, но теперь уже в Кустанай. Вся эта суета с возвратом и повторным запросом привела к тому, что из Гостомеля мы вылетели только во второй половине дня. В Кустанай прилетели уже поздно вечером, пришлось заночевать.

Утром отправились в Омск. Там быстро заправились топливом и полетели дальше, следующая посадка была в Чите. На это ушел весь день, и ночевали мы в гостинице читинского аэропорта. После Читы первая посадка была запланирована на аэродроме Хурба в Комсомольске-на-Амуре, а потом уже в Петропавловске-Камчатском.

Диспетчер читинского аэропорта заверил, что Хурба нас принимает: «Летите, голуби!» И мы полетели, не подозревая, что в Комсомольске-на-Амуре нас ожидало дежавю – повтор гостомельской истории. Читинский диспетчер сработал точно так же, как его коллега в Гостомеле: просто позвонил диспетчеру в Хурбу и получил от него согласие на прием нашего борта. Разрешение на вылет через военный сектор он не запрашивал.

В Комсомольске-на-Амуре после посадки руководитель полетов уточнил, на какую стоянку мы будем заруливать, к ним или к военным. Ну конечно же к военным, мы военный борт и заправляться должны там. Только зарулили на военную стоянку для перелетающих бортов, как подъехал «Урал», и из него выскочили бойцы с автоматами. Они взяли самолет в каре. Нас задержали! Из самолета выходить запретили. На «уазике» приехал комендант аэродрома и забрал с собой обоих наших пилотов.

Получилось так, что в Комсомольск-на-Амуре мы прилетели опять без разрешения по военной линии и свалились местным военным как снег на голову. Шлыкова с Паршиным отвезли к старшему авиационному начальнику, командиру бомбардировочной авиадивизии Су-24. После взаимных упреков и разбирательств нас заправили топливом и отпустили с миром.

В тот же день, двадцать второго сентября, мы завершили свою перелетную эпопею благополучной посадкой на аэродроме Елизово в Петропавловске-Камчатском. Борт поставили на стоянку авиации погранвойск, так как мы прилетели к ним для совместной работы.

Камчатка поразила нас красотой и величием своей суровой природы.