«Наверное, он задохнулся, – пронеслось у Андрея в голове. – Как же я не подумал, ведь надо было достать язык».

Он кинулся ко рту коченевшего спутника и какими-то судорожными движениями начал в нем копаться, пытаясь крепко схватить влажный и противный язык. А потом так сильно дернул на себя, что в какую-то секунду побоялся, что тот просто оторвется.

– Старик, дыши! Дыши, давай! – исступленно завопил Андрей.

Он даже не заметил, как пошел мелкий снежок, и тело Егорыча медленно покрывалось белой пушистой накидкой.

Позади раздался аккуратный хруст веток, и кто-то приглушенно выдохнул.

По спине Андрея пробежала волна ледяного холода. Его руки замерли, не окончив движения, а зрачки расширились от немого испуга. Чуткий слух охотника уже определил, что такой звук не мог издать человек.

Уставившись как бы в одну точку, он начал очень медленно поворачиваться лицом к опасности. Правая рука потянулась к дулу, висящего за спиной ружья. В висках колотило быстрыми увесистыми молоточками. Андрей почти принял нужное положение, когда его взгляд уловил шевеление под одной из близлежащих елей. Он замер. Рука охотника, доползшая до затвора, как-то сразу остановилась, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Однако через мгновение из-под дерева, совершенно бесшумно, подобно привидению, выпрыгнуло ужаснувшее его существо огромного роста. Монстр оскалился и, издав протяжное звериное шипение, корявыми, но мощными прыжками ринулся к Андрею, в мгновение ока, сократив расстояние вдвое.

Охотник в ужасе инстинктивно подался туловищем назад, его лицо перекривилось. Он хотел заорать, но смешавшиеся в один комок губы не давали раскрыться рту. Его мозг ничего не понимал, а в глазах царил неописуемый кошмар.

Оборотень уже был рядом, когда лопавшиеся от напряжения губы охотника, наконец, разжались, и Андрей заорал совершенно диким воплем, оборвавшимся через секунду, в тот момент, когда его голова с глухим звуком оторвалась от шеи, не устояв под мощным ударом когтистой лапы, и отлетела, плюхнувшись в глубокий снег.

Глава четвертая. Три брата

– И что это такое? – спросил Колямбо, скривив лицо в недовольную гримасу от вида еды, только что положенной в его миску.

– Макароны с тушенкой, – как всегда звонко откликнулась Юлька.

Однако странная слипшаяся масса, от одного вида которой пропадал всякий аппетит, весьма отдаленно напоминала ему макароны с тушенкой. Колямбо, поморщившись, все-таки решился понюхать содержимое миски. Запах был вроде ничего. Но, господи, что за вид у этих макарон! Он еще с минуту потыкал в них вилкой, как бы настраиваясь испытать неизведанное. И, наконец, положил в рот первую небольшую порцию сегодняшнего ужина.

На вкус это дело оказалось еще хуже, чем выглядело. В нем явно не хватало соли. Но Колямбо был далек от таких кулинарных выводов. И просто посчитал, что сготовленный сестрами ужин – полное дерьмо, и есть его невозможно.

– Юлька, а другого чего-нибудь у нас нет?

– Нет, чего-нибудь другого у нас нет! – с вызовом передразнила его Юлька, видя реакцию на свое блюдо.

– Так, а чего же тогда жрать?

Зубарев оторвался от поедания «дерьмовых» макарон и с серьезным видом заметил:

– Колямбо, лучше давай ешь, а не кривись. Ты сегодня столько сил угрохал, и их надо восстановить. Понимаешь меня?

Голос Олега звучал очень вкрадчиво, почти по-отечески. Похоже, так он пытался вразумить своего напарника по недавнему пилению сосны, что в походной еде ее вкус и облик совсем не главное, главное другое – что это еда и ее нужно есть, иначе… А что иначе? Иначе тебе просто будет нечего есть. Либо ты ешь то, что сготовлено, либо ты бродишь голодный и обессиленный. Третьего не дано.

Колямбо внимательно осмотрел всех членов группы, сидевших вокруг костра. Странно, но все со скоростью метеора, и с нескрываемым удовольствием поглощали свой ужин. Пожалуй, только Бамбук, кушал без особого энтузиазма, но все-таки кушал.

Колямбо отошел в сторону, чтобы на него не глазели. И еще раз попытался прожевать плохо выглядящую смесь макарон и тушенки. Безрезультатно. Эта гадость упорно не желала посылать его языковым рецепторам приятный вкус. А мозг, взбаламученный невзрачным внешним видом блюда, еще больше подсознательно усиливал неприятие.

Однако Колямбо чувствовал, как ноги подкашиваются от усталости, голова почти не работает, а трицепс на правой руке, которой он только что пилил дерево, ноет так, будто в него закачали не меньше литра молочной кислоты. Благоразумие начинало брать свое. Энергетический запас, почти полностью израсходованный за первый день похода, должен быть восстановлен! Под таким лозунгом он, не мешкая, вывалил содержимое миски под ближайшим кустом и полез развязывать свой рюкзак.

Через полминуты в его руках желтел спелый и сочный лимон. Пожалуй, в нем-то витаминов хоть отбавляй. Колямбо думал, что уж лучше взять качеством еды, а не ее количеством. И при всей привередливости к пище, проблема поедания «голого лимона» перед ним никогда не стояла. Жутко кислый вкус страшно полезного цитруса он переносил без труда. По крайней мере, выглядел этот лимон в точности так, как и должен был выглядеть, а не как блевотина итальянца только что поужинавшего в дешевой забегаловке своего провинциального городка.

Один за другим молодые покорители Таганая постепенно скрывались в недрах палатки, подготавливаясь к первой ночевке на свежем воздухе. Перед Колямбо остался только Димка, которого определили лежать вторым от печки, соответственно рядом с печкой должен был спать сам Колямбо. Позади, вокруг ярко сверкавших углей потухающего костра, пританцовывал Бамбук. Ему, как самому маленькому, предстояло заступить на дежурство в самое легкое время, сейчас, то есть очень поздним вечером.

Наверху сияли далекие звезды. Небо, грозившее с утра затянуться низкими серыми облаками, к вечеру совершенно прояснилось. Колямбо понятия не имел, что за «здоровская» звезда горит прямо над его головой в проеме между верхушками деревьев, но на минуту просто приклеился к ней взглядом. Внутри появилось ощущение невероятного умиротворения и блаженства от окружающей обстановки. Лесная тишь убаюкивала все чувства. На короткий миг у него даже закружилась голова от такого сладостного бессилия. И Колямбо был не против просто упасть в снег, по-прежнему наблюдая за небесным светилом кремового оттенка. Однако внутренний цензор при первых же признаках смещения равновесия вернул разум Колямбо в привычное русло, разбавив поток эндорфинов, казавшийся только что бескрайним, чем-то более приемлемым для нормального существования.

– Блин, чуть крышка не отъехала! – сказал сам себе пошатнувшийся Колямбо.

Димка уже вошел в палатку и возился в ее прихожей, снимая обувь. Похоже, что процесс прошел удачно, и Димкины вязаные носки сверкнули пятками, пропадая за краями входа в основную секцию палатки.

В узкой прихожей оказалось непросто разуться.