Бонни смотрела на меня неуверенно, и внутри у меня все перевернулось.

Я поглядел на Сьюзи и пожал плечами:

– У меня планы.

Сделав последнюю затяжку, я вслед за Бонни направился к ее машине. Вероятно, мы сейчас поедем в кофейню – похоже, Бонни там чуть ли не жила. Когда дверь закрылась, я напрягся: мне не хотелось, чтобы девушка упоминала события той ночи. Я мысленно взмолился: пусть она промолчит.

Прежде чем завести машину, Бонни посмотрела в окно.

– Кромвель…

Я чуть не рявкнул на нее, чуть не велел ей убираться, как я поступал со всеми, кто осмеливался лезть мне в душу. Но потом она взглянула на меня своими карими глазами, и я увидел на ее лице сочувствие. Моя злость тут же испарилась.

– Не надо… – прошептал я, и собственный голос показался мне оглушительным. – Просто оставь это.

У Бонни подозрительно блеснули глаза, она кивнула и взялась за руль, но прежде чем завести мотор, попросила:

– Хотя бы скажи, что с тобой все в порядке. – Она не смотрела на меня. – Мне нужно знать, все ли с тобой в порядке.

Эти слова меня потрясли, потому что прозвучали так искренне, словно она действительно за меня волновалась. Дрожь в ее голосе… окружающий ореол цвета лаванды подсказывали, что Бонни и впрямь за меня переживает.

– Ага, – ответил я, и девушка заметно расслабилась.

По правде говоря, я был далеко не в порядке, но петля внутри, которая заставляла меня отталкивать людей, натянулась, и я не смог издать ни звука.

Туже всего эта удавка затягивалась, когда я находился рядом с Бонни.

Девушка улыбнулась, и петля на моем горле сразу ослабла. Пока мы выезжали с территории кампуса, Бонни молчала, и я успел немного успокоиться.

Прибыв в кофейню «Джефферсон», мы сели за тот же столик, что и в прошлый раз – похоже, это было персональное место Бонни.

Сэм, парень, который уже обслуживал нас, подошел с напитками в руках.

– Сдается мне, вам то же, что и в тот раз, – сказал он, наливая мне крепкого черного кофе.

Когда парень отошел от столика, я посмотрел на сидевшую напротив Бонни. Она пожирала меня глазами, но, заметив, что я на нее смотрю, поспешно опустила взгляд и вытащила из сумки папку. Открыв ее, девушка извлекла листок с нотной записью и положила на стол передо мной. Вид у нее стал до крайности смущенный.

– Я… Я тут размышляла над вступлением к нашему совместному произведению. Эта мелодия уже какое-то время крутится у меня в голове. – Она нервно отхлебнула кофе. – Знаю, мы еще не определили тему, но я решила показать тебе это.

Я покосился на листок, пробежался глазами по нотам, но ничего не сказал.

– Так ужасно?

Я оторвал глаза от листка. Не ужасно, просто… В этой мелодии не было ничего выдающегося. Она не пробуждала к жизни цвета. Как если бы на стене висела репродукция картины: она не плоха, но в душе ничего не переворачивается.

Я решил вообще ничего не говорить, чтобы не огорчать Бонни. С каких это пор мне страшно ее огорчить?

Я стиснул зубы и заложил руки за голову. Бонни наблюдала за мной и, кажется, затаила дыхание. Когда наши взгляды встретились, она опустила глаза и посмотрела на свое сочинение.

– Все настолько плохо?

– Не плохо.

– Но и не хорошо, – заключила девушка понимающим тоном и откинулась на спинку стула. Вид у нее был подавленный. Вот она открыла рот, определенно намереваясь что-то сказать. Я не сомневался: сейчас она заговорит о ночи пятницы. Во мне тут же начала закипать злость.

Видимо, Бонни прочитала что-то на моем лице и сказала:

– Кромвель, думаю, нам нужно подойти к Льюису и попросить подобрать нам новых партнеров. Ничего не получается.

Она взмахнула руками, как бы очерчивая разделяющее нас пространство, потом опустила глаза.

– Мы не на одной волне, когда речь заходит о музыке. – Она поводила по столу кончиком пальца. – Ты… Ты и впредь хочешь заниматься только электронной музыкой или передумал?

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Просил же не касаться этой темы. Я не мог говорить об этом, черт побери.

А ведь Бонни права. Мы совершенно не подходим друг другу. У нас разные вкусы. Я ни за что не стану снова заниматься классической музыкой. И, несмотря на все это, каждая клеточка моего тела протестовала при мысли о том, что Бонни будет работать с новым партнером, например, с кем-то вроде Брайса.

– Меняться нельзя.

Бонни подалась вперед.

– Тогда помоги мне. – Она потерла лоб ладонью. Вид у нее был усталый. Наконец она тяжело вздохнула. – Спрошу еще раз: ты со своей стороны хочешь заниматься исключительно электронной музыкой?

– Да, – процедил я сквозь зубы.

Теперь в ее глазах читалось разочарование.

– Кромвель… – Бонни покачала головой. – То, как ты можешь играть… – Она протянула руку и коснулась моих пальцев. Ее ладонь была такой теплой, голос тихим, успокаивающим и грустным. – Не знаю, почему ты отказываешься, но твоя игра, которую я слышала той ночью… – Глаза девушки заблестели от слез, она прижала свободную руку к сердцу. – Твоя игра меня тронула, и очень сильно.

Сердце у меня застучало как сумасшедшее, и я никак не мог успокоиться, пока рука Бонни касалась моей руки. «Твоя игра меня тронула». Ее милое лицо осветилось робкой надеждой.

Она надеялась, что я с ней поговорю, соглашусь вместе писать классическую музыку.

Потом у меня перед глазами появилось лицо отца, и я словно покрылся ледяной коркой, как ветка дерева после бурана. От злости в кровь хлынул адреналин, я отдернул руку и перекатил во рту пирсинг, стараясь не взорваться.

– Этого не случится.

– Кромвель, почему?..

– Я сказал, этого не случится!

Бонни замерла. Я окинул взглядом кафешку – все на нас таращились. Тогда я наклонился ближе:

– Я же просил забыть о том, что ты видела, и никогда не поднимать эту тему. – Я смял в кулаке салфетку. – Почему ты не можешь сделать, как я прошу?

Я намеревался произнести это резко, чтобы напугать девушку, но вместо этого мой голос сорвался и прозвучал почти жалобно.

– Потому что я еще никогда не видела такого талантливого человека, Кромвель.

Каждое ее слово, сказанное мягким, тихим голосом, ранило меня, подобно пуле, и под этими ударами стена, за которой я прятался, затрещала.

– Забей, – посоветовал я девушке. Невидимая петля, сжимающая мое горло, затянулась туже.

Рядом со столиком кто-то деликатно прокашлялся, нарушая повисшее напряжение. Закипая от злости, я заставил себя отвести взгляд от Бонни, а Сэм, этот мерзавец с кофейником, спросил: