Летом 2001 года, когда Эми сконцентрировалась на музыке, мы с Тони решили поехать на отдых в Италию. Во время сборов я чувствовала себя морально уставшей, но физически была в порядке. Двумя годами ранее я начала посещать психотерапевта Джеки Льюис, которого мне порекомендовала моя подруга Пенни. Признать то, что я не радуюсь жизни, стало для меня важным шагом. Мои отношения с Тони продолжались, но в них определенно чего-то не хватало, хотя мы и пробыли вместе еще семь лет. Управляться с Эми и иметь полноценную работу было сложно, и мне стало трудно отделять важное от мелочей. Я не из тех, кто спокойно признается в эмоциональной слабости, но за те годы внутри столько всего накопилось, что я сбилась с пути и как мать, и как личность.

Иметь друзей, которым можно выговориться, – это чудесно. Как и занятия йогой, которой я до сих пор занимаюсь по четвергам. Если честно, то тогда йога стала для меня настоящей отдушиной. Каждую неделю ровно на час я вновь ощущала себя спокойным и более уравновешенным человеком, пока трудности Эми продолжали виться вокруг меня. Тогда именно Джеки поработала со мной и помогла осознать, что я должна отступить и передать Эми бразды правления собственным поведением.

Когда Эми подписала контракт с Brilliant 19, она словно успокоилась. Казалось, она наконец нашла свое место. Я ослабила хватку. Это было даже труднее, чем вечно волноваться за нее. Проще сказать, чем сделать. Тогда я еще не знала, что через несколько месяцев мое собственное выживание будет зависеть от расслабления.

Как только мы с Тони сели на самолет в Лутоне, чтобы отправиться в Неаполь, я почувствовала неладное. Тогда кругом гулял кишечный вирус, и я провела три часа полета в обнимку с унитазом лайнера. После приземления мне понадобилась помощь, чтобы спуститься по трапу, потому что у меня кружилась голова и я едва держалась на ногах. Должно быть, это вирус. Но этот вирус мучал меня все десять дней отдыха.

В день нашей экскурсии в Помпеи я так ослабла, что не могла есть. Весь день я делала вид, что все нормально, но мне было плохо и я не чувствовала вкус еды. Возвращение в Англию стало большим облегчением. Но и тут мне понадобилась помощь, чтобы выстоять очередь в автобус. У меня начались постоянные пульсирующие головные боли, а через пару дней, уже на Гилдаун-авеню, я потеряла сознание в гостиной. Внезапно мои ноги стали ватными и я почувствовала, как мои конечности потянуло вниз. Когда я очнулась, мое сердце стучало, словно сумасшедшее. Что это, черт возьми, было?

Я записалась на прием к своему врачу на утро 11 сентября. Есть дни, которые я вспоминаю, словно отрывки из фильма ужасов. Тот день был именно таким – из-за атаки на Всемирный торговый центр. В утренних новостях показывали, как дым клубами валил из башен-близнецов. Казалось нереальным, что подобная трагедия произошла в Нью-Йорке, в городе, где я родилась, который был мне дорог. Я ехала на прием, слушая радио, и не отрывалась от новостей. Люди на улицах и в коридорах операционных только об этом и говорили. Я отчетливо помню шок и помешательство, охватившие весь город. Когда я пришла к врачу, стало ясно, что впереди меня ждет другая трагедия. Никакой террористической атаки. Никакой глобальной катастрофы. Просто маленькая личная беда, перевернувшая мою жизнь с ног на голову.

Врач предположил, что у меня может быть болезнь Меньера – редкое заболевание внутреннего уха. Диагноз мог объяснить головокружения, тошноту и потерю равновесия. Если болезнь подтвердится, то ее можно будет контролировать, объяснил мне врач. Он все же отправил меня на дополнительные анализы в Главную больницу Барнета: ставшее привычным ощущение покалывания в теле, появившееся перед тем, как я потеряла сознание, могло быть симптомом рассеянного склероза.

Я смиренно приняла все новости, но все же была напугана. Я безостановочно прокручивала слова своего врача, которые он произнес через пару лет после рождения Алекса. «Не переживайте, Дженис, вряд ли это рассеянный склероз, – сказал он. – Вы бы чувствовали себя куда хуже и сидели в инвалидной коляске». Проявлялись ли симптомы все эти годы? Неужели я просмотрела их, не обратила внимания на непомерную усталость и приняла ее за следствие своей занятой жизни? Или я неосознанно отталкивала любые мысли о чем-то серьезном? Не знаю до сих пор.

Спустя двадцать лет я твердо решила выяснить, что со мной происходит. Я должна была подготовить себя к борьбе с любой настигнувшей меня напастью. Уже через несколько месяцев мне пришлось сдавать гору анализов, однако моя болезнь проявила себя в полной мере лишь спустя два года.

Весной 2002 года, после того как Ник Годвин из Brilliant 19 заверил, что контракт на запись ей обеспечен, Эми начала работать с продюсером из Западного Лондона по имени Major. На тот момент контракта на руках еще не было, но EMI Music Publishing Ltd уже хотели показать миру растущий каталог ее композиций, и в апреле сделка была заключена. К тому времени у 18-летней Эми имелось 27 песен, но лишь три из них – «Amy, Amy, Amy», «You Sent Me Flying» и «What Is It ‘Bout Men» – вошли в дебютный альбом.

Первый аванс от EMI она получила 21 мая – ошеломительный чек на 73437 50 фунта. Никто из нас в жизни не видел таких денег, и именно тогда я осознала, что в музыкальной индустрии действительно играют по-крупному.

Эми уже успела нанять бухгалтера – молодую, двадцати-с чем-то-летнюю девушку по имени Маргарет Коди, которую она впервые встретила в офисе в Вест-Энде. Выбор Маргарет имел мало общего с ее профессиональными качествами. В Brilliant 19 Эми дали список потенциальных бухгалтеров, и ей предстояло выбрать одного на свой вкус. Мы с Митчеллом были заверителями Эми и, как и Маргарет, иногда вели ее бухгалтерию. Но мы доверились Эми и позволили ей самостоятельно выбирать, с кем работать. «Я хочу Маргарет», – сказала она мне после их первой встречи.

«Почему именно ее?» – поинтересовалась я.

«Мам, у нее такие крутые туфли!» – засмеялась Эми.

Теперь я думаю, что нам стоило чуть сильнее контролировать этот процесс! Однако Эми не ошиблась: Маргарет оставалась с ней на протяжении всей ее карьеры, а теперь заведует финансами в фонде.

Удивительно, что у Эми уже был свой бухгалтер, но не было личного счета в банке: все ее предыдущие заработки я хранила на зарегистрированных на меня счетах. Так что я повела ее в отделение Халифакса в Северном Финчли, и мы вместе открыли ей счет. Он ее не интересовал, но был нужен. Сейчас все это кажется серьезным, но в то время мы и представить себе не могли, насколько знаменитой станет Эми.

Примерно в то же время Эми съехала из дома. Когда она сказала мне о своем решении, я не удивилась, но слегка опешила. Я спросила: «Ты съезжаешь?» Она совсем меня к этому не подготовила. Не знаю, потому ли, что Эми знала об ухудшении моего здоровья, но она перестала сообщать мне о своих решениях. Квартиру на Леопольд-роуд в Восточном Финчли, в которую они с Джульетт переезжали, выбирала Эми. Она стала финансово независимой и оплатила ренту двухкомнатной квартиры на первом этаже на годы вперед. Эми была невероятно щедрой с друзьями, поэтому Джульетт жила там бесплатно.