Пригодился и детектор лжи. Да и штат пришлось нанимать немаленький.

Одним словом, прошло совсем немного времени, и о частной юридической фирме «ППС» в городе заговорили, причем с большим пиететом.

Разница в возрасте между братьями Одинцовыми составляла всего один год, но, тем не менее, младший всегда слушался старшего и гордился им. А старший с детства старался быть примером и опорой для младшего.

В детстве они не мучили животных и не имели других садистских наклонностей.

И все равно пошли на свое первое убийство, так как давно внутренне были готовы к нему.

Рано оставшись без отца, воспитанные в нужде одной матерью, школой и улицей, Виталий и Владимир быстро поняли, что помощи в этой жизни им ждать неоткуда. Учиться им не хотелось. Армия ничему путному, кроме стадности, не научила. Работа по большому счету денег и благополучия не приносила. А время шло… Вначале женился старший, Виталий. Потом младший, Владимир. Жены им попались тоже из малообеспеченных семей, так что, когда в обеих семьях с небольшой разницей во времени появились дети, братья всерьез задумались о том, что делать дальше. Работая водителями на одной мебельной фирме, они еще подрабатывали грузчиками и – скорее для души – занимались спортом.

Бокс нравился им с детства, но больших успехов они и здесь не добились, а бросать было жалко. Вот так – серо, буднично и безрадостно – шло время до встречи с Быковым. После драки в раздевалке, когда оба пришли в себя, братья, злые и «озвездошенные», решили убить Быкова. Но он дождался их на улице, пригласил в ресторан, и уже через час общения они готовы были убить за него кого угодно. В ту же ночь по команде Быкова Одинцовы напали на часового батальона химической защиты. Перерезав пацаненку горло, они завладели автоматом Калашникова и стали, сами того не подозревая, самой устойчивой, кровавой и неуловимой бандой своего города.

Быков увидел ее в ресторане «Космонавт», который находился недалеко от его трехкомнатной холостяцкой квартиры. Он часто заходил сюда пообедать в свободные от работы дни. Женщины были его Ахиллесовыми пятками, его Сизифовыми мозолями, его Геракловыми мускулами и прочими былинно-мифическими слабостями. Ради этой своей необузданной страсти он быстро и безжалостно растрачивал молодость. И вдруг впервые в жизни он ложкой не попал в рот. Девушка вошла в ресторан с каким-то пожилым статным седым мужиком, судя по выправке, бывшим военным. На ней была короткая юбка и белая просвечивающаяся футболка. О нижнем белье, видимо, не могло быть и речи. Быков в это время ел солянку и застыл как громом пораженный с полной ложкой, чуть-чуть не долетевшей до рта.

Она шла, плавно покачивая бедрами в такт мыслям всех тех, кто провожал ее плотоядным взглядом. Это был тот редкий случай, когда все одновременно думали об одном и том же. И разумеется, не о мире во всем мире. Быков автоматически ткнул ложкой в верхнюю губу и пролил горячую, цвета «апрельских тезисов» жидкость на свежую белую рубашку, даже не заметив этого.

Огненно-рыжая беда надвигалась желанно и неотвратимо. Упругость походки, переменчивый полет линий ее фигуры кружили голову до состояния полной невесомости. Этот космический полет продолжался до тех пор, пока она не села неподалеку от Быкова, причем лицом к нему. «Это судьба», – подумал суперинкассатор и как можно призывнее улыбнулся видению. Но улыбка получилась жалкой, а залитая солянкой рубашка – такой смешной, что ее гримаса в ответ была даже не милостью, а сдачей с этой самой милости.

В дальнейшем обед превратился в пытку. Быков ел и не чувствовал вкуса, как будто все вкусовые рецепторы взбунтовались и объявили забастовку до тех пор, пока не удастся продегустировать вкус ее помады.

Он дождался, когда те двое закончили есть, и вышел вслед за ними из ресторана. Мужчина и девушка перешли через дорогу и скрылись в офисе с табличкой «Юридическая фирма ППС».

Лена сразу же увидела заинтересованные взгляды мужской и завистливо-доброжелательные женской части ресторанной публики. И если мужские взгляды только раззадоривали ее аппетит, то женские вообще делали его зверским. Она уже давно не удивлялась такому вниманию со стороны окружающих и относилась к этому философски. То есть спокойно и созерцательно.

Для нее, как для женщины, было бы хуже, если бы она вообще не производила никакого эффекта. Она считала, что все женщины должны производить только один эффект – эффект разорвавшейся бомбы, а другие – мины замедленного действия, в зависимости от количества выпитого саперами и способности их восприятия вообще. Сама Лена привыкла производить эффект нейтронной бомбы в эпицентре взрыва – когда здания целы, а мужиков нет вообще…

Но что-то в этом взгляде показалось ей необычным. Он был не таким липким и потребительским, как все, а каким-то заинтересованным, что ли.

Мужик сам по себе был очень привлекателен. Не красив (к мужской красоте Лена относилась очень осторожно и избирательно), а именно привлекателен. Большой, без залысин лоб, тонкий греческий нос, большие темные глаза, резко очерченный, волевой, если верить физиономистам, подбородок, неожиданно разделенный пополам невесть откуда взявшейся ямочкой, заметно выделяющиеся монголовидные скулы с пронзительными шукшинскими желваками. Плюс красивые, хорошо ухоженные и аккуратно уложенные на пробор волосы.

В наше время лысых, плешивых и бритых бестолковок красивая голова просто бросалась в глаза.

Все это Лена увидела и оценила в какую-то долю секунды, когда проходила мимо застывшего от удивления и восторга мужика. Она умышленно села напротив, подсознательно добивая тяжело раненного военнопленного. Но это была скорее привычка, нежели злой умысел. Лишите женщину возможности кокетничать, и она умрет, не приходя в сознание собственного превосходства над окружающим миром. Увидев огромное пятно от борща или солянки на рубашке невинно убиенного, Лена даже не стала поправлять макияж. Она глянула в пятно, как в зеркало, и убедилась, что выглядит просто супер.

А когда после обеда с Потаповым, возвращаясь в офис, Лена периферийным зрением обнаружила слежку, она лишний раз подумала про себя, какой же счастливый Антон, как ему повезло!!!

Полковник Михайлов не простил Голицыну нанесенных оскорблений и затаился.

Переговорив с верными ему двумя сотрудниками наружки из отделения внутренней безопасности, он пообещал им все блага карьерного роста и служебного продвижения, если они нароют ему хоть какой-то компромат на Голицына. И начать сбор данных посоветовал с Лены. Дескать, она теперь лицо частное, а значит, и проблем будет меньше.

Наружники не без колебаний согласились на эту сомнительную оперативную комбинацию. Одно дело – внеурочно следить за блядовитой женой банкира, а другое – за действующим сотрудником и его непростой женой, которая к тому же была под крышей у Потапова. Тот хоть и отставник, но бывших ментов – если мент настоящий, а не стебаный Нарофоминск – не бывает. Однако делать нечего. Михайлов – гнида та еще. Это имя дается по рождению, а кличка – по заслугам. И неспроста его прозвали Мехлис. Поэтому, хоть и без энтузиазма, а все-таки взялись за работу.