На самом деле первый и единственный дворянский титул был пожалован семейству Гилби в восемнадцатом веке, когда один Гилби, ланкаширский сквайр, взял в жены дочь богатого работорговца.

— Мошенники, настоящие мошенники, — молвил лорд Гилби с тайным удовлетворением, всегда охватывавшим его от мысленного экскурса в прошлое. Кстати, если такой экскурс в прошлое семейства Гилби совершал кто-либо другой, лорд Гилби отнюдь не испытывал удовлетворения. Раз я слышал его комментарий относительно научной работы, в которой прослеживалась связь отдельных аристократических семейств Великобритании с поставками живого товара из Африки. «Полагаю, — выдавил тогда лорд Гилби, — что в подобных научных изысканиях нет ни малейшей нужды».

Гилби остановился на последствиях смены титула. Место на официальных церемониях, новая корона…

— Вряд ли доживу до следующей коронации, хотя… Как знать, как знать… Я ничего не исключаю и никогда не исключал.

Гилби сник, и нам пришлось задержаться еще на полчаса.

Уже в дверях Гилби сказал, что намерен посещать заседания в палате лордов еще регулярнее, ни больше ни меньше.

— За ними ведь глаз да глаз нужен.

Опять стилистическая крайность — просторечие, приправленное горечью.

На переходе у Сент-Джеймс-парка Дуглас криво улыбнулся из-под черной шляпы, выждал паузу и произнес:

— Так-то вот.

Министры приходят и уходят. Сам Дуглас и не думал рассчитывать, что его министр наденет траур, если его, Дугласа, сместят, или закатит банкет по поводу счастливого водворения обратно в казначейство.

— Пожалуй, — сказал Дуглас, — теперь можно заняться серьезными делами.

Он не стал рассуждать, кто займет место Гилби. Возможно, ждал, чтобы я начал — вдруг мне больше известно? Я же, едва переступил порог своего кабинета, позвонил Роджеру и был приглашен к нему в Уайтхолл, причем немедленно. У Роджера я оказался ровно в половине пятого.

— Да, — сказал Роджер, по обыкновению обмякший в кресле за письменным столом, — я в курсе.

— Вы что-то слышали?

— Пока нет. — И добавил ровным голосом: — Если до вечера не сообщат, значит, дело не выгорело.

Я не знал, правду ли Роджер говорит или готовностью к худшему сбивает судьбу со следа.

— Я нынче в палату не ходил. Это уже слишком.

Он улыбнулся. «Врешь, — подумал я, — знаю твои трюки».

Ни ближайших, ни далекоидущих своих планов Роджер не озвучил, ни единого политического аспекта не затронул. Мы продолжали пустой разговор, низали фразы, тянули время, косились на часы. Зашел с толстой папкой клерк из кабинета Роджера.

— Завтра! — рявкнул Роджер. А ведь всегда был крайне корректен с подчиненными.

В открытое окно донесся бой Биг-Бена. Половина шестого.

— Немного осталось, — уронил Роджер.

— Вы разве не пойдете пропустить стаканчик? — спросил я.

Он только головой покачал.

В пять сорок одну — я не сводил взгляда с часов — раздался телефонный звонок.

— Ответьте, — попросил Роджер. Нервы хоть и на секунду, а подвели его.

Звонок был с Даунинг-стрит, голос — взволнованный. Вскоре я уже говорил с главным личным секретарем премьер-министра. Я передал трубку Роджеру.

— Да, — сказал Роджер. — Да, уже иду. Буду ровно в шесть.

И странно посмотрел на меня.

— Похоже на то. Не знаю, может, тут ловушка. Рано делать выводы.

Я ехал домой в такси и едва не лопался от желания рассказать обо всем Маргарет — разумеется, без развязки. Однако застал ее одетой для выхода. Маргарет рассмеялась, дескать, новости-то с душком. Диана Скидмор целый день отслеживала события, а недавно позвонила Маргарет и пригласила нас к себе на Саут-стрит.

На Парк-лейн мельтешили светлые платья, сюртуки, серые цилиндры граждан, которые все два часа проторчали на дворцово-парковом приеме и теперь смиренно двигали к омнибусам и подземке. Два-три цилиндра и платья несколько менее смиренно повернули на Саут-стрит, к дому Дианы.

По сравнению с Бассетом дом невелик, высота потолков скрадывается узостью пространства, зато количеством антиквариата дом на Саут-стрит многократно превосходит Бассет. Этакая квинтэссенция состоятельности — состоятельность, раздробленная на элементы, расположенные на расстоянии вытянутой руки. В Бассете два ценных приобретения порой разделяет целая клумба; само пространство имеет эффект этакой пасторальной непритязательности. Здесь, на Саут-стрит, вопреки Дианиным усилиям, создается полное впечатление аукционного зала или выставки свадебных подарков.

Когда мы с Маргарет вошли, Диана с неподдельной искренностью объясняла кому-то из гостей, как на самом деле мал и тесен ее дом, жонглируя терминами из области архитектуры. Вот не подозревал, что ее познания так глубоки, — по крайней мере еще пару месяцев назад интереса к архитектуре за Дианой не водилось. Вероятно, она переболела своим музыкантом — уж очень заметно было ее удовольствие от всяких «эркеров» и «фронтонов». Девушка, впервые влюбившись, тоже небрежничает в разговоре именем предмета вздохов.

Очень глупо — эта мысль порой посещает меня в Дианином присутствии — полагать, будто люди многоплановые циничны. Если они, подобно Диане, по рождению обречены многоплановости, циничны они в последнюю очередь. Они потому и являются многоплановыми, что ничего не исключают, в том числе в сфере увлечений.

При виде нас с Маргарет Диана ненавязчиво направила одиночного гостя к группке и отряхнулась от архитектурных терминов. Перед нами была самодостаточная, не подверженная влияниям женщина. Да, ей известно, что Роджер встречался с премьер-министром. И он, и Каро уже приглашены на Саут-стрит. Придут, когда сочтут нужным — и если сочтут нужным.

— Сегодня политиков нет, — отрезала Диана. — Ничего? — Она не собиралась заявлять Роджера — вдруг приз успели перехватить?

Мы влились в одну из группок. Вообще у Дианы, как всегда, преобладали состоятельные и необремененные. Большинство, пожалуй, о Роджере Квейфе и не слыхивали. Мы с Маргарет переглянулись; стало ясно, что мысли наши сходятся. Точнее, одна мысль: что Роджер мог бы уже и прийти. Диана, всегда отличавшаяся крепкими нервами, взяла дополнительный бокал.

А потом появились они — Каро полевую руку от Роджера, ее брат Сэммикинс — по правую, все трое высокого роста, Роджер на несколько дюймов выше своего шурина и на много фунтов тяжелее. Чтобы узнать решение, достаточно было посмотреть на Каро. Она лучилась несанкционированным счастьем и расточала его на всех без разбору. Все трое по пути к Диане уже выпили шампанского.

— Полный порядок, — отчитался Роджер. В комплекте с поцелуями и пожиманием рук ремарка показалась не относящейся к истинной причине ликования, зашифрованной точно пароль. Человек, Роджера плохо знающий, пожалуй, не увидел бы разницы между Роджером на Дианином приеме и Роджером в кабинете два часа назад. Действительно, улыбка была из тех, что Роджер носит с фраком, — осторожная, почти застенчивая; зато глаза сияли. Носогубные складки зафиксировались в том положении, в каком их застал триумф, но раствор еще не схватился и малейшее мимическое движение могло все испортить. Застенчивый, необузданный и молодой — таков был саут-стритский Роджер. Этот человек, подумал я, пока недостаточно очерствел, чтобы не переживать из-за неудач и не смаковать победы.