Было странно проснуться рядом с кем-то, зная, что все, что тебе нужно сделать, — это повернуться, и… Мысль о том, что последует, заставила ее щеки заалеть. Она еще несколько минут полежала, боясь пошевелиться и спугнуть восхитительную новизну ощущений, которым не было ни названия, ни объяснения.

Что сделает Филипп, когда откроет глаза и увидит ее? Может, все-таки не стоит ждать, пока он проснется, и разбудить его самой? Софи посмеялась над собственным нетерпением и повернулась на другой бок, с чувственной улыбкой скидывая с себя простыню.

Сказать, что она была удивлена, — значило не сказать ничего. Ее разочарованию не было предела, когда она не обнаружила темной головы на подушке рядом с собой. Там вообще никого не было! Ну и что делать дальше: ждать или идти искать?

Софи потребовалось ровно три секунды, чтобы принять решение.

Она набросила висевший на спинке кровати пеньюар и, открыв дверь комнаты, громко позвала Филиппа. Потом обошла всю квартиру. Понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, почему Филипп не отвечает: его вообще нигде не было.

Сбежал, прежде чем она проснулась, не оставив даже записки. Записка… Как же она сразу не подумала? Он просто не хотел ее тревожить, и… Она оправдывает этого парня?!

Нет, нет и еще раз нет!

В этот момент Софи заметила на каминной полке листок бумаги и с облегчением вздохнула.

Записка была краткой, но большего ей и не требовалось. Все стало на свои места.

Я услышал сообщение, которое твоя сестра оставила на автоответчике, и собираюсь выяснить, в какую игру играет Люк. Я знаю, ты рассердишься, но, как только я разберусь во всем, мы сможем сосредоточиться на нас двоих.

Филипп.

В течение нескольких минут Софи стояла без движения, не в состоянии поверить в то, что прочитала. Потом тщательно разорвала записку, позволив кусочкам бумаги упасть к ее ногам.

— «Нас» не существует, — громко сказала она в пустоту и не почувствовала ничего, кроме тяжести и холода где-то в груди.

Во второй раз поверить человеку, который не стоил того… Когда же она начнет учиться на собственных ошибках?

Софи включила на полную громкость Шопена и не слышала, как открылась входная дверь.

— Отдыхаешь? Это хорошо.

— Розалин! — Софи спрыгнула с дивана и бросилась навстречу сестре, глубоко встревоженная нездоровой бледностью ее лица и отсутствием на нем всякого выражения. — Я не ждала тебя сегодня…

— А я и не собиралась сегодня приезжать… — Ровный, безучастный голос Розалин дрогнул на последнем слове, и по ее щекам потекли слезы. — О Господи, Софи, я хочу умереть!

Софи обняла сестру за плечи и крепко прижала к себе.

— Не плачь, моя хорошая, не стоит он того. Никто из них не стоит, — со злостью сказала она.

— Люк стоит, — прорыдала Розалин на ее плече. — И я люблю его!

Софи чувствовала себя совершенно беспомощной, глядя на страдания сестры.

— Это Филипп виноват. — Она ласково погладила ее по волосам. — Но не волнуйтесь, я заставлю его пожалеть об этом…

Розалин подняла заплаканное лицо.

— Филипп? Ты говоришь о дяде Люка? Но какое он имеет к этому отношение? Я даже никогда с ним не встречалась. Нет, это Люк… — Ее нижняя губа задрожала, и слезы помешали ей договорить.

Похоже, по иронии судьбы, вмешательства Филиппа не понадобилось.

— Что сделал Люк? — мягко спросила Софи, когда спустя несколько минут лишилась всякой надежды успокоить рыдающую сестру.

— Это ужасно! — прошептала Розалин.

— Но мне ты можешь сказать. — Софи не на шутку разволновалась, представляя себе картины, одна хуже другой.

Всхлипнув и вытерев нос тыльной стороной ладони, Розалин выпрямилась и кивнула.

— Теперь я в порядке, — сообщила она, отстраняясь от сестры, и изящно — Розалин все делала изящно — опустилась в кресло. — У тебя есть платок? — спросила она, виновато улыбнувшись, и благодарно кивнула, когда Софи протянула ей салфетку. — Прости, но в поезде мне так хотелось плакать, а я не могла себе этого позволить.

— Не извиняйся, — сказала Софи, садясь рядом на подлокотник и обнимая сестру. — Он бросил тебя, да?

— Господи! Нет конечно!

— Но тогда…

— Он сделал мне предложение…

— О… — Софи понимающе кивнула. — И разозлился, когда ты сказала «нет». Как будто выйти замуж за кого-то, кого знаешь всего несколько недель…

— Я сказала «да», — прервала ее Розалин.

Софи нервно сглотнула.

— Правда?

— Это была наша первая ночь, — мечтательно произнесла Розалин. — И все было невероятно романтично: ужин при свечах, легкая музыка, а потом… позже… — Она смущенно потупилась. — Ну, скажем так, это стоило ожиданий, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Тогда что случилось?

Мягкий свет исчез из глаз Розалин. Она обхватила себя руками за плечи, как будто ей вдруг стало холодно.

— Сегодня утром, я проснулась, а Люка… его рядом не было…

Розалин вопросительно подняла голову на сдавленный звук, вырвавшийся из губ Софи. Но та натянуто улыбнулась и покачала головой.

— Ничего.

Возможно, Розалин и находит в исповеди облегчение, но Софи не думала, что ей это поможет. Раны слишком свежи, и она не готова разделить свой печальный опыт даже с любимой сестрой. Больше чем с сестрой. С сестрой-близнецом.

— Когда я нашла его, он сидел на балконе и выглядел таким отчужденным, таким холодным. Он сказал… Он много чего сказал, но все сводилось к тому, что он не может жениться на мне. Он любит меня, но жениться на мне не может…

Слезы снова хлынули из глаз Розалин, и она спрятала лицо в ладонях.

— Но почему? — в замешательстве спросила Софи.

— Я не знаю почему… Я ненавижу его!.. Нет, я люблю его!.. Думаешь, я сошла с ума?

— Нет. Но я хорошо знаю, что ты чувствуешь.

Розалин всхлипнула и нахмурилась, пытаясь понять услышанное.

— Откуда ты знаешь, как зовут дядю Люка?

— О, он заходил сюда в поисках племянника.

— Действительно? А я забыла оставить тебе номер. Знаешь, он в какой-то степени воспитывал Люка, когда тот остался без родителей, — объяснила она, шмыгая носом.

— И до сих пор пытается это делать, — огрызнулась Софи.

— Нет, они просто очень привязаны друг к другу. Похлестче нас с тобой, — усмехнулась Розалин, — если это только возможно. Люк говорит о нем с восхищением. Тебя он, похоже, тоже не оставил равнодушной, да?

— Кто? — Софи мастерски изобразила непонимание.