ли возможно. Произошло то, чего не в состоянии изобразить даже художник, побывавший в Италии и обладающий самым пылким воображением… Не успел майор Щелколобов почувствовать отсутствие растительности на голове своей, не успела майорша воспользоваться вырванной из рук супруга плетью, как перевернулась лодка и…

В это время на берегу озера прогуливался бывший ключник майора, а ныне волостной писарь Иван Павлович и, в ожидании того блаженного времени, когда деревенские молодухи выйдут на озеро купаться, посвистывал, покуривал и размышлял о цели своей прогулки. Вдруг он услышал раздирающий душу крик. В этом крике он узнал голос своих бывших господ. «Помогите!» – кричали майор и майорша. Писарь, не долго думая, сбросил с себя пиджак, брюки и сапоги, перекрестился трижды и поплыл на помощь к средине озера. Плавал он лучше, чем писал и разбирал писанное, а потому через какие-нибудь три минуты был уже возле погибавших. Иван Павлович подплыл к погибавшим и стал в тупик.

«Кого спасать? – подумал он – Вот черти!» Двоих спасать ему было совсем не под силу. Для него достаточно было и одного. Он скорчил на лице своём гримасу, выражавшую величайшее недоумение, и начал хвататься то за майора, то за майоршу.

– Кто-нибудь один! – сказал он. – Обоих вас куда мне взять? Что я, кашалот, что ли?

– Ваня, голубчик, спаси меня, – пропищала дрожащая майорша, держась за фалду майора, – меня спаси! Если меня спасёшь, то я выйду за тебя замуж! Клянусь всем для меня святым! Ай, ай, я утопаю!

– Иван! Иван Павлович! По-рыцарски!., того! – забасил, захлебываясь, майор – Спаси, братец! Рубль на водку! Будь отцом-благодетелем, не дай погибнуть во цвете лет… Озолочу с ног до головы… Да ну же, спасай! Какой же ты, право… Женюсь на твоей сестре Марье… Ей-богу, женюсь! Она у тебя красавица. Майоршу не спасай, чёрт с ней! Не спасёшь меня – убью, жить не позволю!

У Ивана Павловича закружилась голова, и он чуть-чуть не пошёл ко дну. Оба обещания казались ему одинаково выгодными – одно другого лучше. Что выбирать? А время не терпит! «Спасу-ка обоих! – порешил он – С двоих получать лучше, чем с одного. Вот это так, ей-богу. Бог не выдаст, свинья не съест. Господи благослови!» Иван Павлович перекрестился, схватил под правую руку майоршу, а указательным пальцем той же руки за галстух майора и поплыл, кряхтя, к берегу. «Ногами болтайте!» – командовал он, гребя левой рукой и мечтая о своей блестящей будущности. «Барыня – жена, майор – зять… Шик! Гуляй, Ваня! Вот когда пирожных наемся да дорогие цыгары курить будем! Слава тебе, господи!» Трудно было Ивану Павловичу тянуть одной рукой двойную ношу и плыть против ветра, но мысль о блестящей будущности поддержала его. Он, улыбаясь и хихикая от счастья, доставил майора и майоршу на сушу. Велика была его радость. Но, увидев майора и майоршу, дружно вцепившихся друг в друга, он… вдруг побледнел, ударил себя кулаком по лбу, зарыдал и не обратил внимания на девок, которые, вылезши из воды, густою толпой окружали майора и майоршу и с удивлением посматривали на храброго писаря.

На другой день Иван Павлович, по проискам майора, был удалён из волостного правления, а майорша изгнала из своих апартаментов Марью с приказом отправляться ей «к своему милому барину».

– О, люди, люди! – вслух произносил Иван Павлович, гуляя по берегу рокового пруда, – что же благодарностию вы именуете?

1880

Приложение 4

Рассказ для машинного и автоматизированного перевода текста О Henry «Aristocracy Versus Hash»

The snake reporter of The Rolling Stone was wandering up the avenue last night on his way home from the Y.M.C.A. rooms when he was approached by a gaunt, hungry-looking man with wild eyes and dishevelled hair. He accosted the reporter in a hollow, weak voice.

“’Can you tell me, Sir, where I can find in this town a family of scrubs?’

“T don’t understand exactly.’

“’Let me tell you how it is,’ said the stranger, inserting his forefinger in the reporter’s buttonhole and badly damaging his chrysanthemum. ‘I am a representative from Soapstone County, and I and my family are houseless, homeless, and shelterless. We have not tasted food for over a week. I brought my family with me, as I have indigestion and could not get around much with the boys. Some days ago I started out to find a boarding house, as I cannot afford to put up at a hotel. I found a nice aristocratic-looking place, that suited me, and went in and asked for the proprietress. A very stately lady with a Roman nose came in the room. She had one hand laid across her stom – across her waist, and the other held a lace handkerchief. I told her I wanted board for myself and family, and she condescended to take us. I asked for her terms, and she said $300 per week.

“T had two dollars in my pocket and I gave her that for a fine teapot that I broke when I fell over the table when she spoke.’

“’You appear surprised,’ says she. `You will please remembah that I am the widow of Governor Riddle of Georgiah; my family is very highly connected; I give you board as a favah; I nevah considah money any equivalent for the advantage of my society, I-’

“’Well, I got out of there, and I went to some other places. The next lady was a cousin of General Mahone of Virginia, and wanted four dollars an hour for a back room with a pink motto and a Burnet granite bed in it. The next one was an aunt of Davy Crockett, and asked eight dollars a day for a room furnished in imitation of the Alamo, with prunes for breakfast and one hour’s conversation with her for dinner. Another one said she was a descendant of Benedict Arnold on her father’s side and Captain Kidd on the other.

“’She took more after Captain Kidd.

“’She only had one meal and prayers a day, and counted her society worth $100 a week.

“’I found nine widows of Supreme Judges, twelve relicts of Governors and Generals, and twenty-two ruins left by various happy Colonels, Professors, and Majors, who valued their aristocratic worth from $90 to $900 per