У человечества этого так и не произошло. У альбинов тоже – хотя некие догматы у них и были общими для всех вероучений. В частности, постулат, объявляющий стремление к совершенству и вечные поиски путей к нему истинным смыслом существования всего живого, признавали все. Этой концепции и был посвящён монумент на площади Святой Триады: стальные кольца, изогнутые восьмёрками, полосы, петли и гигантские кристаллы кварца переплетались в причудливой композиции, подчинённой сложной фрактальной симметрии, которую неискушённый глаз обывателя если и способен был заметить, то далеко не сразу.

Вокруг композиции в духе старых мастеров абстракционизма прогуливались туристы; были и местные, почти все – парочки: площадь Святой Триады служила излюбленным местом встреч для пар, еще не выяснивших доподлинно, истинные ли они. Бытовало даже поверье, что здесь, меж прохладных струй фонтанов, ловящих радужные сполохи, можно было испытать импринтинг и стать по-настоящему истинной парой.

Склонив голову набок, Фелис добросовестно попыталась отыскать в хаотическом нагромождении линий хоть какую-то закономерность, однако ей это не удалось. Впрочем, девушка не сильно расстроилась: нужно было родиться альбиной с их длиннофокусным зрением и сверхшироким спектром восприятия световых волн, чтобы суметь увидеть здесь красоту и по достоинству оценить архитектурный шедевр.

Устав искать в образчике инопланетной эклектики непостижимую человеческим мозгом закономерность, Фелис вновь полезла в карман за камерой. Как ни крути, а это – её первая поездка за пределы Земли. Надо же увезти с собой не только воспоминания, но и что-то более вещественное.

Она шагнула в сторону, чтоб солнце оказалось не спереди, а сбоку. Включила камеру, навела объектив на монумент. Несколько секунд умное устройство настраивало резкость, баланс белого, экспозицию и прочие параметры, и в конце концов короткий писк сообщил ей, что можно фотографировать. Но едва Фелис успела сделать кадр, как со всех сторон раздались вопли, полные неподдельного ужаса. Не понимая, что послужило причиной паники, девушка вздрогнула, попятилась, чуть не споткнувшись о собственную ногу. И только после этого огляделась.

Мелкая серая пыль медленно оседала на мостовую. В плотных клубах пыли (откуда?..) Фелис, как все присутствующие на площади, с изумлением обнаружила, что знаменитый монумент бесследно исчез. Не рухнул, не развалился на части, а именно исчез. Целиком. Без остатка. Теперь там, где только что возвышалось многотонная конструкция из металла и камня, осталась лишь пустая площадка фундамента.

– Приятного аппетита.

Алан вяло ковырнул яичницу с беконом. Есть не хотелось совершенно. Рядом До-фа-соль с наслаждением поглощал сырую рыбу, что отнюдь не прибавляло ни аппетита, ни оптимизма.

Они "служили" в жандармерии Птероса уже три дня, и за эти дни провинциальная рутина успела надоесть обоим хуже горькой редьки. Самым противным в сложившейся ситуации было осознание своего полного бессилия и полной невозможности как-то повлиять на положение вещей. Только деликатный минор, в отличие от своего более прямолинейного напарника каким-то непостижимым образом ухитрялся всё это дело терпеть, ни словом, ни жестом не выдавая своих истинных эмоций. А вот в коротенький список добродетелей Алана терпение не входило. Как и чувство такта.

– Я прекрасно понимаю, что это – не твой уровень, – шепнул минор.

– Не наш уровень, – педантично поправил Алан.

– Не наш, – До-фа-соль решил не спорить. – Однако мы ничего не можем с этим поделать. Да, вся так называемая "работа" на Птеросе – один сплошной фарс, но у нас нет выхода. А коли не в наших силах что-либо изменить, остаётся только...

– Стиснуть зубы и подчиниться обстоятельствам? – желчно предположил Алан.

– Нет. Расслабиться и постараться получить удовольствие.

Не удержавшись, Алан громко расхохотался. Впрочем, минора это не обидело. Вот какой-нибудь альбин наверняка позеленел бы от возмущения и с видом оскорблённой добродетели потребовал бы извинений. Но миноры были их полной противоположностью.

Если для соулмейтов альбинов невозможно было вообразить полноценную жизнь без поиска своей истинной пары и неотъемлемых от этого процесса романтических чувств, то для миноров подобные перипетии не имели смысла, и причина крылась в особенностях биологии их расы: миноры были однополы. В их языке не существовало таких понятий, как "женщина", "мужчина", "супруги", а "чувство глубокой личной привязанности, безграничного доверия и духовного родства" с минорского обычно переводили как "любовь". Хотя по сути, миноры называли "любовью" то, для чего у людей имелся целый ряд перекликающихся между собой понятий: "дружба", "симпатия", "взаимоуважение" – однако ни один из этих терминов в полной мере не отражал всей многогранной глубины эмоций, вкладываемых минорами в своё "эна эл'ло". Впрочем, будучи по натуре интровертами и одиночками, миноры предпочитали жизнь тихую и уединённую, и даже дети, подрастая, стремились как можно скорее покинуть родительский дом.

Алан и До-фа-соль работали в паре почти пятнадцать лет. За эти годы минор успел привыкнуть к грубости, цинизму и сальным шуточкам своего земного коллеги, научившись не принимать их на свой счёт. Хотя вряд ли флегматичного минора могли задеть недвусмысленные намеки Алана: если, скажем, у альбинов тема интимных отношений была жёстко табуирована, у орниттов – не табуировалась вообще, то для миноров её попросту не существовало.

– Ты сегодня ещё не залезал в базу входящих? – подал голос До-фа-соль. Алан понял: минор заговорил лишь для того, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Что я там не видал? – он презрительно фыркнул. – Очередная банальная история про то, как в состоянии аффекта один недоумок прикончил другого, приревновав к своей сожительнице? Ненавижу бытовуху.

– И всё же – вдруг подвернётся что-нибудь сто́ящее. Как у вас говорят... "Чем чёрт не шутит"?

– Лично я мечтаю не о сто́ящем деле, а о том, чтоб свинтить поскорее из этого медвежьего угла и никогда больше сюда не возвращаться.

Минор опечаленно понурил голову, качнув огромными ушами-локаторами. Алан невольно почувствовал стыд. Друг-то ни в чём не виноват и уж точно не заслужил, чтоб на нём срывали дурное настроение.

– А твоя интуиция следователя тебе ничего не подсказывает? – с надеждой спросил Алан, желая загладить вину. – Что скажешь, До-фа-соль? – его имя Алан не произнёс в транскрипции юнивёрса, а пропел по-минорски по слогам, стараясь как можно точнее попадать в ноты. Не секрет, что миноры крайне щепетильно относились к звучанию своих имён, – внимание к правильному произношению имени свидетельствовало об уважении со стороны собеседника.

А вот насчёт "интуиции" Алан, конечно, загнул. Увы, миноры не обладали сколько-нибудь значимыми экстрасенсорными способностями помимо обычной эмпатии, иногда встречающейся и у людей.

– Цисс-Эрьи выглядит взволнованным, – подумав, пропел До-фа-соль. – Я видел его сегодня, мельком. Он бежал так, что пятки сверкали. Рискну предположить, случилось что-то нехорошее.