Его лицо тут же меняется. Улыбка спадает с губ, а в голубых глазах больше не виден озорной блеск. Энтузиазм и предвкушение тоже исчезает прочь.

— Как продала?

— Понимаешь, — пытаюсь собраться с мыслями для правильного подбора каждого слова, — ты лег в больницу, диагноз поставили сразу. Страховка не покрывала расходы на химию. У меня не было выбора…

Замолкаю, когда Адам поднимает ладонь. Просит, не сказав ни слова. Его лицо непроницаемо, даже сейчас не могу понять, злится он или нет. Две дуги над глазами, где когда-то росли волосы, сомкнулись на переносице, а взгляд смотрит перед собой. На бледные руки с обколотыми венами, на подрагивающие пальцы. Затем на меня. Как побитая собака, которой некуда идти.

— Прости меня, — почти шепчет брат.

— За что?

— За то, что обрек на ужасную жизнь.

— Ты не виноват, — обнимаю его крепко-крепко, как он в детстве, когда я боялась грозы. Теперь мы поменялись ролями. — Если бы тогда не поступил в больницу с передозом, мы бы никогда…

— Я виноват, ясно? И я это исправлю. Фак! — отворачивается от меня и отталкивает. — Эндрю был прав, я — дерьмо.

— Не говори так! Ты самый лучший на свете брат, просто нам было тяжело.

— Скажи, он сильно злится? — теперь его глаза смотрят умоляюще, будто от моего ответа зависит его дальнейшее существование.

— Не знаю. Вам просто нужно поговорить и наладить отношения.

— Не получится. Он не простит, снова будет напоминать, какой я хуевый брат.

— Это не так, Адам!

— Так. Просто ты многого не знаешь, — брат пронзительно смотрит в глаза. Молчит. Словно готовится высказать что-то важное. Назвать причину ссоры, о которой могла лишь гадать. Но…

— Адам, нам пора. Добрый вечер, Долорес, — нашу беседу прерывает доктор Коннор. Как всегда, веселый и улыбчивый. Доброжелательный. Но я замечаю еще кое-что. Любопытство.

— Ты придешь завтра? — интересуется брат.

— Конечно. Принесу твоего любимого робота, — натягиваю улыбку, в то время как в груди растягивается огромная дыра, всасывающая в себя все самое лучшее и позитивное.

— Не надо робота, лучше сама приходи.

Постараюсь прийти, улыбаться по-настоящему и не чувствовать, как сердце сжимается от догадок и нестыковок. От ужасных воспоминаний. От того, что мы потеряли все, что осталось после родителей. И себя в том числе.

Адам выходит из палаты и направляется в процедурную. Пора домой. Нужно отдохнуть, обдумать этот тяжелый день. Да и просто заснуть.

— Ваш брат идет на поправку, — говорит доктор Коннор, когда я выхожу из палаты и иду по чистому коридору больницы. Не даже не заметила, когда он оказался рядом. Точнее не так. Когда я приблизилась к смотровой, мимо которой проходила к выходу.

— Никаких осложнений нет?

— Пока нет, — улыбается мужчина тонкими губами. — Последний курс должен убить раковые клетки.

— Буду на это надеяться.

Вдыхаю воздух неподалеку от доктора и снова чувствую знакомый мятный аромат. Точно такой же, как и в прошлое мое посещение. Тогда он стоял очень близко, да и сейчас личное пространство не особо соблюдает.

Что-то заставляет взглянуть на него иначе. Под другим углом. Не как на врача моего брата, а как на мужчину. Достаточно молодого, едва до тридцати дошел, с красивой укладкой и харизматичной внешностью.

Стараюсь не сравнивать незнакомца с доктором, однако сомнения вновь поселяются в голове. Голос, аромат, интонация. Что-то схоже, что-то нет. Как и в случае с мистером Салливаном. До этого я была уверена, что это именно он дал возможность спасти брата, но сейчас сильно сомневаюсь.

А что, если это доктор Коннор?

У него есть средства, связи, он знает мою биографию, обстоятельства, место учебы и даже работу. Может, Адам ему что-то рассказывал обо мне. Как же все запутано.

Может, я схожу с ума? Везде вижу этого незнакомца и примеряю его образ на любого мало похожего мужчину. Сначала на пакистанца, теперь и на доктора. Надо сходить к психиатру.

— Долорес, с вами все в порядке? — мужчина вытягивает меня из размышлений.

— Конечно, просто день был тяжелым.

— Тогда отдохните. Здоровый сон — залог здоровья, — он прячет выбившуюся из хвоста прядь волос за ухо и, так же непринужденно улыбаясь, скрывается в процедурной вслед за братом.

И что это было? Ладно, неважно. Плевать. Мне нужно домой, в стены, ставшие мне родными за эти месяцы. И к конспектам, которые помогут сдать последний тест в этом семестре. Нужно думать лишь об этом. Только об учебе. Главное, чтобы эту мысль никто не сбил. Ни незнакомец, не мистер Салливан, и даже не доктор Коннор.

Иначе я сойду с ума…

Всю дорогу до общежития слова Адама не оставляют меня в покое. Его реакция на проданный дом, выражение лица после всего, что узнал. Разочарование. Обида. Чувство вины. И слова, сказанные после.

«Просто ты многого не знаешь».

Наверное, хорошо, что он не знает о моей продаже незнакомцу, однако сейчас это не имеет никакого значения, ведь в голове крутится лишь один вопрос.

Что именно я не знаю? Что скрывают от меня парни и почему не сказали об этом раньше? Ведь столько возможностей было, столько вариантов, столько поводов. Ни Адам, ни Эндрю и словом не обмолвились. И дело, видимо, не в гомофобстве брата, как я думала долгое время.

Или не только в нем?

Может, в чем-то еще. В том, что не замечала раньше, пыталась закрыть глаза и сделать вид, что не знаю?

— Чего у вас дверь открыта? Готовитесь уже, да? Ну что, сегодня пойдем на новогодний вечер? — в гостиную залетает Эндрю, заставив оторвать голову от колен. Я всего-лишь смотрела в окно на падающие снежинки, сидя на подоконнике, и пыталась выпить горячий шоколад. — Эй, ты чего такая кислая?

— Адам пропал. На телефон не отвечает, у однокурсников нет, — говорю беззвучным голосом. — А мне страшно одной. Сегодня год, как их нет и…

Не замечаю, как картинка перед глазами начинает постепенно плыть. Размазываться, будто я вижу мир через акварельные краски. И как вместо холода меня обдает теплом. Легким. Почти ненавязчивым. Но таким нужным, что я неосознанно прижимаюсь к другу.

— Все будет в порядке, — слышу напряжение в голосе друга. — Он, может, в клубе загулял.

— Второй день подряд?

Эндрю отходит от меня и заглядывает немного странно, насторожено, но через пелену слез я едва замечаю это в темных глазах друга. Или его любимая медвежья шапка частично закрывает истинный взгляд от меня?

— Хочешь, с тобой посижу?

— Правда?

— Да, — улыбается он непринужденно. — С ним все будет хорошо.