— А… сам Крегг? — спросила я.

— Выжил только Щетина… — вздохнул брат. — И тот непонятно как… Ладно, Мел, я пошел собираться. Когда вернусь — не знаю. Присмотри за замком, ладно? И… выздоравливай…

— Присмотрю… — пообещала я. А потом, сжав кулаки, добавила: — А ты найди их… И убей… Как можно медленнее…

Холодный порыв ветра, ворвавшийся в открытую настежь дверь, пах мокрой овечьей шерстью и навозом. А еще свежескошенной травой и почему-то земляникой. Я открыл глаза, прислушался к звукам, доносящимся до меня снаружи, и вздохнул — там, за стенами кошары, шел дождь. А значит, появления проклятой Темным Жнецом знахарки надо было ждать еще как минимум сутки.

Мрачно покосившись на свою изуродованную левую руку, я скрипнул зубами и еле удержался от стона — заныли обломки сломанных зубов, рассеченная прикосновением чьего-то клинка щека и обрубок уха.

«Живой труп…» — мрачно подумал я. И замер — сквозь блеяние овец до меня донесся донельзя раздраженный незнакомый женский голос:

— …сначала загони овец!

— Мрак! Ну, и что же ты стоишь? — тут же заорала Марыська и щелкнула бичом.

«Добралась?» — подумал я и с надеждой уставился в серую пелену дождевых струй в дверном проеме.

Ждать пришлось не особенно долго — буквально через минуту из сплошной стены воды появилась овечья морда, а затем в кошару хлынула загоняемая здоровенным магарцем[44]отара.

Увидев своих товарок, все пять привязанных к моему ложу овец жалобно заблеяли и попытались оборвать удерживающие их на месте веревки.

Я криво усмехнулся: животные явно чувствовали, как моя печать Чужой крови тянет из них жизнь.

— Вон еще две! Да куда же ты понесся, Мрак?! — Судя по громкости голоса, Марыська подошла к самой кошаре и теперь следила, чтобы ни одна из вверенных ей овец не осталась снаружи.

Минута ожидания, и я услышал еще одну ее фразу. Почему-то произнесенную просительным тоном:

— Заходи, Ярена!

Однако вместо ожидаемой знахарки в дверном проеме появился силуэт закутанного в плащ ребенка. Решив, что Ярена пришла в Седое урочище не одна, я перевел взгляд на следующий силуэт. И не сразу сообразил, почему Марыська закрывает за собой дверь.

— Зажги лучину! — проскрипел «ребенок», и я удивленно вытаращил глаза: судя по тембру голоса, ему было как минимум лет пятьдесят!

Марыська с трудом подтащила тяжеленную створку к косяку, кое-как задвинула засов и, сняв с себя мокрый плащ, двинулась к оконцу, затянутому бычьим пузырем.

— Шевелись, девка! — подала голос знахарка, стараясь, чтобы ее рычание звучало потише.

— Сейчас… Кресало найду…

…В свете лучины Ярена показалась мне ожившим воплощением Темного Жнеца: седые спутанные волосы, темное, почти черное лицо, кривящиеся в очень неприятной гримасе губы, крючковатый нос, пара здоровенных родинок на раздвоенном подбородке. И тяжелый взгляд исподлобья. Впрочем, стоило мне пошевелиться, как на ее лице мгновенно расцвела улыбка, а в глазах мелькнул самый настоящий страх:

— Добрый вечер, ваша милость! Вы хотели меня видеть?

Я утвердительно кивнул.

— Я к вашим услугам…

— Рука… Ключица… Ребра… — выдохнул я. — Нога…

Знахарка свела брови у переносицы, немного подумала и растерянно захлопала ресницами:

— Что, кости срастаются не так?

Я снова кивнул.

— Так я же не жрец, ваша милость! — сообразив, что от нее требуется, затараторила старуха. — Силы у меня почти что и нету! Я это… боль снять могу… несильную… Кровь заговорить, если рана махонькая… Роды ускорить… Бельмо свести… Бородавки… А тут вона сколько чего надо!

— Сломать и свести вместе… Правильно… Сможешь? — дослушав ее до конца, спросил я.

— Старая я, ваша милость! — перепуганно отшатнулась знахарка. — Где у меня столько здоровья-то? Да и боль будет ужасная!

Я потянулся к шее, выпростал из-под обрывков кольчуги связку амулетов и, нащупав нужные, по очереди показал старухе.

— Печать Бесчувствия? Печать Великой жизни? Печать Великого восстановления?

— Ну да… Может и получиться… Только боязно мне как-то, ваша милость! Да и чем ломать-то?

Я ткнул пальцем в невысокий каменный «стол», на котором Марыська разложила все найденные в кошаре «инструменты».

— Меч? Молоток? Долото? Камень? Да вы что, ваша милость! Для этого я уже слишком стара… — Сделав еще один шаг назад и упершись спиной в стену кошары, Ярена выставила перед собой ладони. И продемонстрировала трясущиеся пальцы.

Я хмуро посмотрел на Марыську.

— Золотой, если сделаешь все правильно… — пробормотала она. И вытащила из кармана вырезанную из моего пояса монету.

Мда. Девушка оказалась права — стоило старухе увидеть деньги, как ее пальцы перестали трястись, а в глазах появилась алчность.

— Как скажете, ваша милость! Мне нужна горячая вода… лубки… и помощь…

Я показал взглядом на пастушку и прикрыл глаза…

…Без плаща знахарка смотрелась еще тщедушнее — тонюсенькие запястья, сухие, морщинистые кисти, узкие плечи и таз. Да, ощущения болезненности в ней не было и быть не могло, но, по моим впечатлениям, Темный Жнец уже следовал за ней по пятам.

Забавно — несмотря на то, что старуха жутко боялась меня и печати Чужой крови, она металась по кошаре вслед за Марыськой и, нервно кусая нижнюю губу, пожирала глазами тот самый карман, в который девушка убрала мои деньги.

Впрочем, стоило ей услышать бульканье закипевшей воды, как она мгновенно забыла про вознаграждение и задумчиво уставилась на меня:

— Ваша милость! А кольчугу-то придется снимать…

Я коротко кивнул.

— Больно будет…

Я мысленно усмехнулся.

— Ну… тогда ломайте амулет Бесчувствия. И два других — тоже: я готова… — буркнула она и, увидев, как в моих пальцах рассыпалась первая основа, рыкнула на Марыську: — Ну, и чего стоишь? Поднимай его милость! Да поаккуратнее, овца!

…Боли я не чувствовал. Совсем. Зато слабость, накатившая на меня во время раздевания, оказалась такой, что я чуть не потерял сознание. Увы, заработавшие печати Великой жизни и Великого восстановления лишили меня последнего шанса на забытье — к тому моменту, как Ярена взялась за молоток и долото, я чувствовал себя бодрым и полным сил. Поэтому хруст собственных костей слышал просто замечательно. И каждый раз покрывался холодным потом. С ног до головы…

Мда. Порубили меня знатно — эдак через час после начала экзекуции я вдруг поймал себя на мысли, что в моем теле не может быть такого количества костей. Еще через час я понял, что на моем теле не может быть ни одного живого места. А где-то в полночь сообразил, ЧТО именно сделала для меня Мел — если бы не ее печать Чужой крови, так удачно подвернувшаяся мне под руку во время боя, я бы уже кормил червей у Полуночного тракта…