Факты эти дошли до нас в сообщениях многих авторов того времени — византийских, сербских, турецких и итальянских; влияние их друг на друга или на них со стороны Барлетия исключено в силу того, что происходили они из самых различных областей, где никоим образом не могло в одно и то же время и так быстро распространиться албанское устное предание, и к тому же жили и писали они до издания произведений Барлетия.

Хотя дату рождения героя мы можем установить лишь косвенным путем (около 1405 г.?),[227] но никаких сомнений не вызывает главное событие раннего периода жизни Георгия — передача его с братьями в качестве заложников туркам, причем самого Георгия в очень раннем возрасте. Об этом, кроме самого Барлетия, дополняющего архивные источники, умалчивающие об именах, свидетельствуют также некоторые писатели второй половины XV в., предшественники Барлетия.[228] Мы не знаем, в каком точно году и при каких конкретных обстоятельствах это произошло, однако нам известно, что передача детей Иоанна в качестве заложников не была единичным случаем, как уверяет Барлетий. Передача детей-заложников осуществлялась неоднократно и при различных султанах, о чем свидетельствуют венецианские архивные материалы.

Мало конкретного дают сообщаемые Барлетием факты, относящиеся к пребыванию братьев Кастриотов при султанском дворе и к карьере Георгия в рядах турецкого войска. Но не может быть сомнения в том, что юный Георгий состоял в свите султана, включавшей, как указывает Халкокондил,[229] около 200 сыновей князей и владетелей, причем некоторые из них принадлежали к ближайшему его окружению. Что в их числе был и Георгий, засвидетельствовано также и другими источниками балканского и турецкого происхождения, подчеркивающими расположение султана Мурата II к юному Георгию Скандербегу (он получил это прозвище после перехода в ислам) за его величайшие достоинства; этими качествами объясняется и блистательная военная карьера, приведшая его к званию санджака.[230] Георгий и его братья были не единственными албанцами при дворе султана. Там находились также члены других правящих албанских родов, выданные в качестве заложников или же несшие военную службу вместе со своими отрядами в качестве султанских вассалов.[231] Но и помимо того, в турецкой столице Адрианополе было столько переехавших туда на жительство албанцев и славян, что, по утверждению одного современного путешественника, на улицах слышалась преимущественно славянская и албанская речь.[232] А это означает, что в Адрианополе Скандербег и его братья не были столь изолированы и лишены всякой связи с родиной, как это может нам казаться. Точно так же нет оснований считать, будто, отослав своих сыновей ко двору султана, балканские владетели тем самым отказывались от них и будто, покинув свою страну и переменив религию, те переставали иметь какое-либо отношение к событиям на родине. Сами султаны, в случае необходимости, не колеблясь, отправляли их туда, откуда они были родом, чтобы использовать в качестве послушных вассалов. Но нередко случалось, что те, кого считали «schiavi del signer» («рабами повелителя»), изменяли султану и сами ввязывались в борьбу против него.

Поэтому сомнения и возражения, выдвинутые сперва Макушевым и затем более подробно Ф. С. Ноли,[233] кажутся нам необоснованными. По мнению Ноли, выдача юного Георгия в качестве заложника вообще не имела места; родину он покидал якобы лишь от поры до времени уже в зрелом возрасте и притом вместе с албанскими отрядами, будучи во главе которых он покрыл себя славой на службе султана как его вассал.

После сказанного выше нам представляется неубедительным психологический аргумент, приводимый Ноли в поддержку своей гипотезы: он утверждает, будто невозможно поверить, чтобы юноша, давно оторванный от своей родины, не оказался ассимилированным османской средой, в которой он вырос. Точно так же и другие косвенные доводы Ноли мы склонны расценивать как неосновательные. Документ 1426 г. устанавливает лишь то, что упомянутое в нем благочестивое деяние Иоанн совершает также от имени своих сыновей, хотя бы они находились (а лучше сказать, именно потому, что они находились) в качестве заложников при султанском дворе и принуждены были переменить религию. Испрашивание венецианских привилегий в 1438 г. также указывает лишь на то, что Иоанн Кастриот пытался обеспечить своим сыновьям поддержку великой державы на случай, если благоприятные обстоятельства позволят им вернуться на родину, на что он никогда, повидимому, не терял надежды.

Последний вопрос, относящийся к молодости Скандербега и вызвавший столько споров, — его возвращение на родину и обстоятельства его разрыва с турками. И об этом эпизоде архивные источники молчат, и мы вынуждены судить о нем по литературным материалам. По Барлетию, после смерти Иоанна Кастриота султан завоевывает его земли, и, питая сомнение в верности самого Скандербега, убивает его братьев.[234] Тогда Скандербег, воспользовавшись поражением, которое венгры и поляки нанесли туркам при Нише (1443), и орудуя подложным указом султана о назначении его командующим в Крую, вернулся к себе на родину и отвоевал отцовские земли. Рассказ Барлетия, повторяемый и другими авторами,[235] грешит вопиющими неточностями: так, из братьев Скандербега один умер до всех этих событий и был погребен на Афоне,[236] другой был еще жив в 1445 г.,[237] и лишь один из них мог найти свою кончину в Турции. Но гораздо важнее тот факт, что ряд источников, преимущественно восточного происхождения, рисуют нам возвращение героя на родину совсем иначе. По этим источникам, сам султан Мурат водворил Скандербега в отцовские земли, назначив его туда санджаком, и Скандербег лишь после этого восстал против султана. По нашему мнению, имеется ряд доводов в пользу этой версии, несмотря на то, что данные источников не позволяют еще окончательно решить вопрос. Возможно, что молчание западных и албанских источников о возвращении Скандербега на родину объяснимо тем, что между ним и восстанием, начавшимся в связи с битвой при Нише, прошло очень немного лет, вследствие чего события в памяти тех, кто их записывал позже, слились воедино.

Но как бы то ни было, события 1443 г., ознаменовавшие собой новый, более важный этап в борьбе албанского народа против турецкого нашествия и новый период в жизни Георгия Кастриота Скандербега, не поддаются объяснению без учета событий 1430-1440 гг. в Албании и международных обстоятельств, оказавших на них влияние.

IV. От опустошительных вторжений османов особенно тяжело приходилось народным массам. Ко все усиливающейся эксплуатации со стороны албанских владетелей присоединились теперь притязания новых турецких господ. Дань, которую албанские князья и Венеция вынуждены были платить султану за свои владения, тяжело ложилась на плечи народа, ибо неслыханно увеличивались денежные налоги.[238] Но еще более