– Так что в этом отеле одиноких сердец вода у меня есть, – мрачно пошутил Богдан, возвращаясь в первый зал пещеры.

Дождь снаружи расходился всё сильнее. Сейчас прежде всего следовало так же надёжно закрыть за собой дверь, ведь от кого-то бывший хозяин пещеры запирался! Богдан хотел сбегать к лесу, чтобы срезать новые засовы, но увидел, что длины старых хватает, чтобы снова просунуть их в пазы между жердями и, таким образом надёжно зафиксировать притвор.

Тем временем разразилась уже мощная гроза – дождь перешёл в ливень, в небе практически над головой сверкали молнии и оглушительно выстреливали удары грома.

Правда, Богдан, как человек, выросший в той полосе России, где летние грозы были явлением достаточно частым, спокойно реагировал на такие выходки природы, не важно, где они происходили – на Земле или в неком ином мире.

Он подошёл к очагу и, освобождая место для нового костра, сдвинул в сторону старые угли, покрытые слоем песка. После того, как огонь запылал, Богдан занялся инвентаризацией доставшегося ему имущества.

Прежде всего, его, конечно, радовало наличие котелка, в котором можно было сварить похлёбку и поесть чего-то горячего и жидкого – при всём богатстве местной природы без горячей пищи он по привычке не мог чувствовать себя комфортно.

Кроме того, тут имелось огнестрельное оружие. Богдан поднял и осмотрел карабин, сдув с него песок. Это был «маузер» – по цифрам, выбитым на его металлических частях, можно было понять, что выпущено оружие в 1921 году. Затвор с большим трудом и скрежетом, но открылся, в магазине осталось три патрона. Рядом со скелетом обнаружился револьвер системы «наган», в барабане которого имелось всего два заряда. Пустая кобура валялась тут же.

Оружие Богдану в любом случае было полезно никак не меньше котелка, но оно пребывало в таком состоянии, что вряд ли им можно было пользоваться. Особенно неважно выглядел карабин: он сильно заржавел, всюду набился песок, а патроны позеленели.

Помимо котелка и оружия на полках обнаружилось ещё много полезных вещей. Тут нашлись два ножа, правда, с сильно сточенными лезвиями, ложка и вилка с одним сломанным зубцом, большая металлическая фляжка, несколько коробочек, карманные часы с разбитым стеклом, но с крышкой, большая лупа, сапёрная лопатка, пара пинцетов, какие-то планшеты и баночки, пустой патронташ, пять патронов к карабину и шесть к револьверу, завёрнутые в промасленную тряпку. Масло на ткани, правда, практически высохло, но патроны выглядели почти идеально. Но самыми ценными были хороший цейсовский бинокль, сильно потёртый, но совершенно целый, набор для чистки огнестрельного оружия с маслёнкой, в которой ещё оставалось масло, – несказанная удача – совершенно рабочий маленький компас с медным ободком циферблата.

Кроме всего прочего, на полках лежало несколько грубых тарелок, горшков, чаш и бутылей, сделанных из обожжённой глины, диких тыкв и скорлупы кокосовых орехов, обрывки верёвок, много прилично изготовленных кремниевых наконечников для стрел и копий, ещё крепкие кожаные шнурки явно кустарного производства, много свечей, отлитых, судя по всему, из сала животных и глиняная формочка для такой отливки. В одной из чашек, к великой радости Богдана, обнаружилась грубая соль, которая потом в ещё большем количестве нашлась и в нескольких мешках, сделанных из шкур.

Тут же лежали две толстые тетради в клеёнчатом переплёте, и в обложке одной из них – два огрызка карандаша.

Рядом с полками стояло две удочки, три копья с кремниевыми наконечниками, колчан со стрелами и большой лук с порвавшейся, очевидно от времени и натяжения, тетивой. Тут же были прислонены несколько прямых жердей – все покрытые зарубками: очевидно, этот человек считал дни своего пребывания на острове как самый настоящий Робинзон Крузо.

Чтобы не тратить энергию фонарика, Богдан зажег свечу в подсвечнике из черепа. Он поднял табурет и, сев на него, стал листать тетради, записи в которых оказались на немецком языке. К счастью, это был один из тех языков, которые он для «самосовершенствования» впихнул себе в голову с помощью обучающих систем дворца, так что легко читал текст, хотя тот и был рукописным – Богдану только приходилось порой напрягаться, чтобы просто разобрать почерк.

По форзацу все тетради были аккуратно подписаны именем Петера Хельмута Витта, доктора зоологии из университета в Йене.

Первая запись датировалась 12 февраля 1935 года. Эта тетрадь начиналась какими-то научными заметками, из которых следовало, что писавший работал в Африке в горах в верховьях реки Элила. Богдан присвистнул: он никогда не слышал о такой африканской реке, но получалось, что профессор Витт попал сюда почти на пятьдесят лет раньше него!

Записи научных наблюдений занимали около половины тетради, а потом обрывались. Здесь карандашом, которым писал профессор, посреди страницы была проведена жирная черта, словно подводившая итог всей предыдущей жизни. Да, в общем-то, так оно и было.

С этого места, помеченного 23 марта того же года, начиналось повествование о приключениях профессора Витта в этом мире, и именно отсюда Богдан начал жадно читать, не пропуская ни одного слова. Описания немца отличались достаточной художественностью, так что юноша очень живо мог представить всё происходившее.

Профессору Витту в момент, когда он случайно попал на точку перехода, затерянную в горах Митумба в районе Великих Африканских Разломов, было сорок два года. В составе научной экспедиции он занимался сбором материала о фауне этой части континента и отловом возможных экспонатов для пополнения коллекции немецких зоопарков.

Как-то раз, отойдя в одиночку от лагеря, он перебрался через каменистый увал, поднялся по ещё одному крутому склону и вышел на террасу, поросшую редким лесом. Участники экспедиции, разбившие лагерь внизу, сюда пока не поднимались. Терраса тянулась примерно пару километров до подножия более высокой гряды, и, поскольку до заката солнца оставалось ещё очень много времени, герр Витт решил обследовать местность.

Добравшись до гор, профессор повернул направо и двинулся вдоль скал через кусты. В одном месте на участке мягкой почвы он заметил чёткие следы бородавочника и, считая, что, возможно, где-то рядом находится логово животного, в котором могут быть детёныши – наилучший материал для зоопарка, – пошёл по следам.

Через пару сотен метров земля стала более каменистой, и отпечатки копытцев свиньи перестали просматриваться. Тем не менее, Витт продолжал двигаться дальше, поскольку тут имелось только две возможности – идти вдоль скал или вернуться. Профессор отошёл довольно далеко от места, где выбрался на плато, когда его настойчивость была, в конце концов, вознаграждена, и впереди он заметил самого бородавочника, выскочившего из зарослей. Животное, заметив чужака, тотчас же скрылось за камнями.

Витт поспешил вперёд, держа наготове карабин: бородавочники – травоядные, но вдруг тут встретятся и хищники?

За поворотом скал открылся пустой ровный участок местности, и профессор остановился в недоумении: куда же делся бородавочник? Действительно, вряд ли свинья могла успеть добежать до кустов, топорщившихся слишком далеко.