Эрик посмотрел на тарелку и с удивлением обнаружил, что она пуста.

— Папа, можно выйти из-за стола?

— Как, ты уже все съел? Вот так номер! Конечно иди. Мы с мамой посидим еще немного.

Поднимаясь по лестнице в свою комнату, он слышал обрывки разговора.

— Надеюсь, Аксель не слишком рискует…

— Гертруд, ты должна прекратить это сюсюканье с Акселем. Ему девятнадцать лет… и мы должны гордиться, что у нас такой сын…

Эрик закрыл за собой дверь. Бросился на постель и взял из стопки на тумбочке самую верхнюю книгу. Александр Великий. Тоже был не робкого десятка. Как и Аксель…

— Я хочу сказать, что ты мог бы и поставить меня в известность. Я чувствовала себя полной идиоткой. Она начинает мне рассказывать, что ты гуляешь с Карин…

— Да-да, знаю… — Патрик устало опустил голову.

Весь час, что Кристина просидела на кухне, был пропитан подтекстами, пронзительными взглядами и ядовитыми намеками. Не успела закрыться за свекровью дверь, Эрика взорвалась.

— Меня вовсе не волнует, что ты встречаешься со своей бывшей женой и с ней прогуливаешься. Я не ревнива, и ты это прекрасно знаешь. Но ты не сказал мне ни слова, вот что приводит меня в бешенство!

— Я понимаю…

— Он понимает! И это все? Никаких объяснений? А я-то думала, у нас нет друг от друга секретов! — Эрика знала, что приближается к опасной границе, но ничего с собой сделать не могла. Накопившееся раздражение требовало немедленного выхода, и ее несло все дальше. — Я-то думала, мы договорились! Ты смотришь за ребенком, я работаю. Ничего подобного! Мне все время мешают! Ты каждую минуту врываешься в мой кабинет, для тебя это проходная комната, потом ты исчезаешь на два часа, и я, вопреки договору, опять вожусь с Майей! Как же я обходилась весь год без твоей помощи? Или ты думаешь, что у меня была служанка? И я могла уйти из дома, как ты, когда мне вздумается? Мне-то некого было спросить, где малышкины варежки! — Эрика вдруг, словно со стороны, услышала свой срывающийся на визг голос и осеклась.

— Ладно… — произнесла она на три тона ниже. — Я пойду пройдусь.

— Иди. — Патрик напомнил ей черепаху, которая осторожно высовывает голову из панциря, чтобы посмотреть, нет ли опасности. — Прости, что не успел тебе сказать сразу…

— Черт с ним… Только больше так не делай, ладно? — Эрика слабо улыбнулась.

Буря миновала, она уже упрекала себя за глупую вспышку. Сейчас ей нужен был свежий воздух — свежий воздух, и больше ничего.

Она быстро шла по улицам. Туристы разъехались, и Фьельбака выглядела на редкость пустынной, лишь кое-где заметны были следы летней суеты. Городок напоминал гостиную после праздника: недопитые стаканы, серпантин в углу, в кресле уснул перебравший гость в шутовском колпачке. Собственно, Эрика предпочитала этот сезон — лето было для нее слишком утомительным. А сейчас — тишина и покой. Пустынная площадь Ингмара Бергмана… Мария и Матс через несколько дней закроют свой киоск и уедут торговать в Селен, они так делают каждый год. И это тоже нравилось ей в городке: предсказуемость. Все шло заведенным порядком, из года в год…

Обмениваясь кивками со знакомыми, Эрика поднялась по Галербакен. Она знала во Фьельбаке всех или почти всех, но сейчас у нее не было желания разговаривать — она приветливо поднимала руку и ускоряла шаг. Миновав заправку и быстро шагая по Дингельвеген, она уже знала, куда направляется. Только сейчас Эрика поняла, что подсознательно это и было целью ее прогулки с самого начала.

— Три случая избиений, два ограбления банковских контор, еще какие-то мелочи… Но никаких обвинений в подогревании расовой вражды. — Паула выбралась из машины и захлопнула за собой дверцу. — Помимо Франца я накопала еще кое-что на парня по имени Пер Рингхольм, но это ерунда. Пока.

— Это его внук. — Мартин запер машину.

Они подъехали к дому в Греббестаде[5]недалеко от «Йестиса», где была квартира Франца Рингхольма.

— Погляди-ка. — Мартин кивнул в сторону отеля, — здесь когда-то можно было подрыгать ногами вечерок-другой.

— Могу себе представить… Но теперь, судя по всему, они с танцами завязали.

— Можно и так сказать. Я не танцевал… дай вспомнить… уже больше года.

Нельзя сказать, чтобы эта фраза прозвучала элегически. Секрет состоял в том, что Мартин был так влюблен в свою Пию, что охотнее всего вообще никуда бы не выходил из дома. Но, чтобы найти свою принцессу-лягушку, ему пришлось перецеловать немало самых обычных лягушек. Целуешь — а она все равно лягушка, ни в кого не превращается и никакого отношения к принцессам не имеет.

— А ты? — с любопытством спросил он Паулу.

— Что — я? — Она притворилась, будто не поняла вопроса.

Мартин решительно постучал в дверь, и тут же они услышали звук шагов.

Дверь открыл очень коротко стриженный худощавый седой мужчина в джинсах и клетчатой рубашке того типа, что носит Ян Гийу,[6]желая, по-видимому, продемонстрировать истинно мужское равнодушие к модным веяниям.

— Франц Рингхольм? — Мартин разглядывал хозяина с нескрываемым любопытством.

Он уже порыскал по Интернету и обнаружил, что Франц — личность известная, и не только в Гётеборге. Он, как следовало из найденных сайтов, был основателем одной из самых быстрорастущих антиэмигрантских организаций Швеции, которая, если верить болтовне на разного рода форумах, уже представляла собой серьезный политический фактор.

— Да, это я… Что господам угодно? — Он перевел взгляд с Мартина на Паулу.

— У нас есть к вам несколько вопросов. Разрешите войти?

Франц отошел в сторону, пропуская их в квартиру. Мартин с удивлением осмотрелся. Он точно не мог бы сформулировать, что именно ожидал увидеть, но не такой образцовый, почти вызывающий порядок. По сравнению с этой квартирой его собственная выглядела как притон наркоманов.

— Присаживайтесь, прошу вас. — Хозяин показал на диван и два кресла справа в гостиной. — Я, представьте, только что поставил свежий кофе. Молоко? Сахар?

Безукоризненная, вежливая, даже изысканная речь. Мартин и Паула удивленно переглянулись.

— Ни то ни другое, спасибо.

— Немного молока, без сахара, благодарю вас. — Паула первой прошла в гостиную.

Они сели рядом на белый диван и осмотрелись. Комната просторная и светлая. Большие окна с видом на море. Нет, он был не прав: порядок тут не вызывающий, не излишне педантичный, а совершенно естественный. Уютное, ухоженное жилье.