— Вы хотите сказать, что мы были знакомы?

Сэмела покачала головой.

— Нет, никогда, но я видела вас и думала… — Она запнулась. — Нет, вам следует отдыхать. Я расскажу вам об этом в другой раз. Доктор велел не переутомлять вас.

— Я по горло сыт сном, — раздраженно заметил Бакхерст, — и мне интересно то, что вы говорите. Если вы не доскажете свою мысль, я вместо сна буду мучиться и размышлять об этом, а это плохо скажется на моем состоянии.

Раздался звонкий смех Сэмелы, и ему показалось, что он слышит трель певчей птицы.

— Вы шантажируете меня, но, если обещаете потом поспать, я расскажу. Впервые я увидела вас восемь лет назад, когда вы участвовали в стипль-чезе. — В глазах герцога мелькнуло воспоминание о тех скачках. — Когда я смотрела на вас, вы казались мне точным подобием рыцаря-крестоносца! С той поры, когда я думала о вас, мне всегда казалось, что на вас сияющие серебром доспехи, а на щите — крест.

От него не ускользнула нотка восхищения, прозвучавшая в ее голосе, а ее глаза, казалось, сами излучали свет.

И он почувствовал — хотя это показалось ему очень странным — то, о чем она рассказывает, чрезвычайно важно для нее.

Затем, совсем другим тоном, она сказала:

— А теперь вы должны быть паинькой и поспать, как обещали. Иначе доктор очень рассердится, что я переутомила вас, и будет настаивать, чтобы к вам приставили вместо меня деревенскую акушерку с ее бутылкой джина.

Герцог не мог удержаться от смеха, но тут же, ощутив боль в груди, взял себя в руки. В этот момент он действительно понял, что устал. Но зато теперь у него была пища для размышлений.

— Спокойной ночи! — сказал он, закрывая глаза, и почувствовал ее руку на лбу.

Герцог присел на кровати, чувствуя крайнее раздражение.

У него сильно болел затылок, а грудь ныла при каждом движении.

Доктор приехал рано утром и предписал ему покой, покой и еще раз покой, категорически не позволив вставать еще по крайней мере в течение недели.

Его умыли и побрили, и когда сменили белье, он чувствовал себя до отвращения унизительно: им помыкают, его держат, как неразумного ребенка, в постели! Он был уверен, что, чем быстрее поднимется и оденется, тем скорее поправится.

— Завтра я встану, — громко сказал он камердинеру.

— Посмотрим, что скажет ее светлость, — ответил Иейтс.

Герцог впился взглядом в его лицо. Он не мог поверить, чтобы именно Иейтс подчинился кому-либо еще, кроме него.

— Я поступлю так, как считаю нужным, — резко сказал герцог. — Принеси газеты!

— Доктор сказал, ваша светлость, что вам после ушиба головы нельзя утруждать глаза. Скоро придет ее светлость. Она сказала, что, как только вы будете в состоянии слушать, она почитает вам из газеты все, что вы пожелаете.

И не дожидаясь, пока хозяин начнет возражать, Иейтс, больше не сказав ни слова, выскользнул из спальни, закрыв за собой дверь.

Раздраженный до крайности, герцог хотел было уже резко откинуться на подушку, но вовремя вспомнил, что это причинит ему невыносимую боль.

Он уже собирался позвонить в колокольчик и приказать Иейтсу еще что-нибудь, как неожиданно дверь открылась и в спальню вошла Сэмела.

Герцог не видел ее с прошлого вечера и, глядя на приближающуюся златокудрую нимфу, подумал, что она и вправду совсем ребенок, как ему и показалось с первого раза.

Она была такой легкой, такой изящной, что он не сразу разглядел, что ее удивительно элегантное платье облегает довольно тугие груди.

Но лицом его жена действительно напоминала девочку или, пожалуй, удивленно подумал он, юного ангелочка! В лучах солнечного света, струившегося из окна, ее волосы светились, золотистым ореолом обрамляя нежное лицо, на котором сияли ее яркие голубые глаза.

Сэмела перевела взгляд на то, что держала в руках: кувшин с маленькими орхидеями редкой, необычайной расцветки — белыми в середине и розовыми на концах лепестков.

Подойдя к его постели, она улыбнулась, и он опять увидел так заинтересовавшие его ямочки на щеках.

— Посмотрите, что я принесла вам. — В ее голосе звучала радость. — Старший садовник сказал, что вы два года ждали, когда эти цветы расцветут, и, какая удача, они расцвели как раз теперь, чтобы порадовать вас.

Герцог посмотрел на цветы в ее протянутых руках и сказал:

— Да, они очень хороши, как я и ожидал.

— Где вы их нашли?

— В Дарджилинге, когда был в Индии.

Сэмела не удержалась от восхищения.

— Так вы были там? Расскажите, пожалуйста. Я всегда мечтала побывать в Индии! Я прочитала уйму книг об этой стране, но читать и видеть своими глазами — разные вещи.

Герцог был приятно удивлен, ибо, много путешествуя, он замечал, что женщин не интересуют рассказы о его приключениях, если только это каким-то образом не касается их самих.

Сэмела поставила цветы на тумбочку, а затем сказала:

— Простите, прежде всего мне следовало поинтересоваться, как вы себя сегодня чувствуете.

Герцог нахмурился.

— Я не допущу, чтобы Иейтс сговаривался с вами, — резко сказал он. — И я встану тогда, когда захочу, и, несомненно, сделаю это завтра.

Он ожидал, что Сэмела оскорбится или, по крайней мере, смутится, но вместо этого она протянула руку и положила ему на ладонь.

— Пожалуйста, пожалуйста, будьте благоразумны! Я хочу, чтобы вы мне показали так много, а если ваше выздоровление затянется из-за того, что вы поднялись раньше, нам с вами не удастся это сделать.

Герцог удивленно смотрел на нее.

Увидев мольбу в ее глазах, он понял, что она говорит абсолютно искренне, и у него мелькнула мысль, что он ведь намеревался как можно скорее уехать от нее в Лондон.

Но, сказал он себе, поскольку это пока явно невыполнимо, ему следует полностью наслаждаться тем, что он дома, пусть даже и с женой.

Словно читая его мысли, она тихо сказала:

— Я вовсе не пытаюсь помешать вам делать то, что вы считаете нужным, на это у меня нет права. Но все так волнуются за вас, и я очень, очень молилась, чтобы вы поскорее поправились.

— А разве это так важно?

— Еще бы!

Она вздохнула и огляделась.

— Я даже не представляла, что все окружающее вас будет так вам подходить.

— Что вы имеете в виду? — с любопытством спросил герцог.

— Этот дом, обстановка, лошади, люди, которые не просто служат вам, но и любят вас, все это так соответствует тому образу рыцаря, которого я видела победителем на стипль-чезе.