— Так соблаговолите нам рассказать, для чего французский рыцарь из католического военного ордена проделал путь через всю Европу, чтобы попасть именно к вам. А, сэр Томас?

Получается все в точности, как он и подозревал: причиной вызова сюда стал визит Филиппа де Нантерра. Надо же. Двадцать лет делать все возможное, чтобы не лезть на глаза, а уж тем более на рожон, не привлекать к себе внимания и подозрений — и теперь все вот так, в одночасье, сведено на нет неким французом и его мальтийскими хозяевами… Осознание этого вызывало не страх, а скорее возмущение, и на пристальный взгляд Сесила Томас ответил не моргнув глазом:

— Он приехал ко мне с письмом.

— С письмом? — чутко вклинился Уолсингем. — Каким? Где оно?

— У меня дома. В рабочей комнате.

— И что в нем?

— Письмо адресовано мне, сэр Фрэнсис. И я не вижу, по какой причине мне следует делиться его содержанием с вами.

— Вот как? — Впервые за все время Уолсингем улыбнулся, приоткрыв за тонкими губами ровные, хотя и в пятнышках гнили, зубы. — Интересно, что же вы считаете нужным скрывать.

— Ничего.

— Ну так поведайте.

Томас невольно стиснул зубы; чувствовалось, как впервые за долгое время по жилам разлился позыв гнева. Уолсингем, судя по виду, был младше его, Томаса, лет на десять, во цвете лет, но безвыездная жизнь в Лондоне явно не сказывалась благотворно ни на силах его, ни на здоровье: вон и щеки какие бледные. «Такого в честном поединке сразить ничего не стоит», — сама эта мысль невольно пробудила загнанный глубоко внутрь аппетит к насилию. А это небезопасно, так что лучше подавить в себе соблазн. Тем более что толку в таком противостоянии никакого.

— Письмо это с Мальты, от сэра Оливера Стокли, — нехотя раскрыл Томас. — В нем он напоминает о моей клятве перед Орденом и просит возвратиться на защиту острова от войска турецкого султана, которое собирается напасть на Мальту несметным числом. Такова, собственно, суть того письма.

— Сэр Оливер Стокли, — улыбаясь каким-то своим мыслям, проронил Сесил. — Кстати, мой дальний кузен. Мы были близки с ним в детстве, пока он с излишней, как мне показалось, рьяностью не ударился в веру. Ударился — и отошел. Отошел далековато, о чем красноречиво свидетельствует его пребывание на Мальте… Впрочем, я отвлекся. Видимо, ваш гость, прежде чем продолжить свое странствие, заручился от вас каким-то ответом?

— В самом деле.

— И что же вы ему сказали?

— Я выразил согласие.

— Выразил со-гла-си-е, — задумчиво повторил Сесил.

Они переглянулись с Уолсингемом; чувствовалось, что ответ вызвал у них разочарованность. Чернорясный сподвижник министра перевел взгляд на Томаса:

— Отчего же? Зачем вы дали ему согласие?

— Я давал обет, который действует и поныне. Великий магистр призвал меня, и я должен явиться.

— Вы в самом деле считаете, что связаны клятвой, данной бог весть сколько лет назад?

— Человек стоит лишь того, чего стоит его слово, — ответил Томас. — Хотя действительно много воды утекло с тех пор, как я разделял веру и устремления Ордена.

— Вы имеете в виду защиту христианства от сарацин?

— Нет. В самозащиту я верю. Я прожил достаточно, многое повидал и сделал вывод, что лишь глупец подставляет под удар вторую щеку. А желаю я, чтобы между народами и их верованиями настал мир. Что дала нам война с магометанством, кроме кровопролития, горя и лишений? Вам известно, на протяжении скольких лет Орден ведет борьбу с врагом? Вот уж свыше пяти столетий! — На мгновение Томас ощутил чудовищную тяжесть этих временных напластований, ставших воплощением беспросветной ненависти и насилия. Поколение за поколением погрязало в крови невинных. Томас медленно покачал головой: — Уж лучше бы свара поскорее закончилась и между христианами и султаном установился мир.

— Мир с султаном? — Уолсингем издал мелкий хихикающий смешок. — Да вы вообще себе такое представляете?

— Если мне снова предстоит убивать, — твердо поглядел на него Томас, — то я буду это делать не во имя религии.

— Однако это не помешало вам стать в свое время наемником и долгие годы сеять смерть, да еще за деньги? — злорадно поддел Уолсингем.

Он хотел сказать что-то еще, но его властным взмахом осек Сесил. Сложив перед собой руки, министр поглядел на Томаса с грустноватой задумчивостью.

— Воистину прекрасные слова, сэр Томас. И чувства ваши им под стать. В каком-нибудь ином, лучшем мире я разделил бы их всем сердцем. Однако наш подлунный мир, далекий от совершенства, полон грешников, вершащих свои неправые дела, и наша задача — вставать у них на пути. Султан как раз из тех людей, кого нам нужно остановить. И бывший ваш товарищ, сэр Оливер, правильно сделал, что написал вам об опасности, в какой находится Мальтийский орден. Мы ведь тоже об этом наслышаны, из своих источников.

— Прошу простить, сэр Роберт, — Томас сузил глаза, — но как вы могли прознать, что сэр Оливер отправил мне письмо?

— Ах да, — Сесил всем своим видом изобразил неловкость. — Я рассчитывал его вам в скором времени вернуть. — Нырнув рукой себе под мантию, он вынул сложенный пергамент со знакомой гербовой печатью и вкрадчивым движением придвинул его по столешнице к Томасу, взирающему на письмо с откровенным удивлением.

— Как вам это удалось?

— А вы думали, мы вот так, запросто, пропустим иностранного рыцаря через все наше королевство и даже не позаботимся отследить его передвижение, а также цель оного?

— Вы… проследили его путь к моему дому?

— Ну а вы как думали, — даже несколько обиженно произнес Сесил.

Тут до Томаса дошло.

— Но это письмо еще нынче утром лежало у меня в комнате, в столе. Я сам его туда положил.

— Это так. Но вскоре после вашего отъезда к вам в дом заглянул один из моих осведомителей. Ему удалось уговорить слугу рассказать обо всем, что имело место накануне; ну а проникнуть затем к вам в кабинет не составило труда. Письмо было найдено и доставлено сюда со всей возможной быстротой. Мы с сэром Фрэнсисом успели ознакомиться с ним как раз за пару часов до вашего прибытия.

— Ваш поверенный, чтобы добыть эти сведения, не причинил вреда кому-либо из моих слуг? — тихо осведомился Томас.

— Обошлось без этого, — успокоительно улыбнулся Сесил. — Ваши слуги — католики, как и вы. А потому достаточно было просто напомнить им об участи тех, кого обвиняют в ереси… А для обвинения в ней людей низкого сословия, сэр Томас, доказательств требуется куда меньше, чем для изобличения господ.

— Хотя если надо, и на них управа найдется, — мрачновато, со значением, добавил Уолсингем.