— Как я смогу это сделать? — спросил он, а ее ресницы затрепетали так близко у его губ, которые осторожно скользили по ее щеке. — Я буду везде, куда бы вы ни пошли. Я стану вашей тенью.

Голос нашептывал ей что-то, такой мужской и страстный. Его рот… Боже правый, он почти лишил ее чувств, всего лишь проведя нижней губой по ее щеке. Сквозь полузакрытые веки она видела его темные растрепанные волосы, пьянящий рот, приоткрытый в жадной попытке покрыть ее поцелуями.

— Везде, где будешь ты, там буду и я. Куда бы ты ни пошла, я пойду следом. Я буду с тобой в твоих снах, я буду рядом, пока ты спишь, за твоим столом, когда ты ешь…

О, эта нечестивая нижняя губа, она прикасалась к ее коже, играла с ней, поглаживая и прижимаясь, заставляя приоткрыться губы. Так вкрадчиво и нежно, словно он готов продолжать эту игру вечно.

— Я стану воздухом, которым ты дышишь.

Она медленно приоткрыла веки и поразилась глубокому взгляду герцога, прикованному к ее глазам.

— Вы грозите мне тем, что вряд ли сможете осуществить, ваша светлость.

Его рот легко коснулся ее в легчайшем поцелуе, всего лишь нежном прикосновении, тончайшем намеке на действие, подобно тому как колибри невесомо касается цветка и утоляет свой сладкий голод.

— Смогу. Обещаю. Клянусь. Это мой обет и предназначение.

— Я не хочу этого от вас. Вы разрушите мои надежды. Мои мечты.

— Все, чего я хочу, — войти в твои мечты, стать их частью, Люси.

Эти слова дохнули на нее страстью, которую не предлагали его губы и руки. Она пыталась сопротивляться его объятиям, которые нежным кольцом обвивали ее не только снаружи, но и где-то в потаенной глубине, преодолевая холод и отстраненность. Никому, даже Томасу, она не позволяла заглядывать туда. Но Сассекс желал большего, готов был просить ее о чем-то. Она еще не знала, сможет ли дать ему это, обладает ли тем, о чем он собирается умолять. Она похоронила свои нежнейшие чувства, девичьи фантазии о вечной любви, о белом рыцаре, который непременно явится, чтобы вырвать ее из рук злодеев. Это случилось уже так давно, что она успела забыть о своей вере в любовь.

Однажды она уже поддалась обаянию мечты, но отец безжалостно все разрушил, отнял у нее все. Пришлось узнать, что боль, пронзающая сердце, намного сильнее и разрушительнее, чем та, которую причиняет хлыст, разрезающий кожу.

А потом, когда слезы были пролиты и осушены, Люси согласилась с тем, что ее чудесные мечты о любви должны умереть, чтобы воскреснуть в другом, более жестком, но менее болезненном виде. Она искала страсти, но не любви. Страсть имеет вполне материальное воплощение, существуя отдельно от разума, сердца и души. Ушедшая страсть оставляет после себя приятные воспоминания. А любовь разбивает вдребезги душу, меняя ее до неузнаваемости.

Заглянув в глаза Сассекса, она вернулась в то прошлое, когда верила в волшебные сказки о вечной любви, которая все преодолеет. А потом все рассеялось.

— Люси, — шептали его губы так близко. — Впусти меня.

Именно поэтому она не сможет выйти за него замуж. Страсть — как она понимала это — единственное, что стоило принимать во внимание. Приходилось быть безжалостно честной перед собой. Отчасти она недолюбливала Сассекса, признавая за ним верх в умении руководить ситуацией. Он всегда заглядывал в потаенные уголки ее души, но не раскрывал себя. Однажды она уже имела возможность узнать, что Сассекс не успокоится, пока не сметет ее оборону и не доберется до той самой одинокой девочки с разбитыми надеждами.

Никогда ей больше не стать тем нежным созданием, которое можно заставить подчиняться. Она восстанет против его воли, против желания создать возможный союз с герцогом.

— Выпустите меня, — прошептала она, сопротивляясь.

Но попытка была столь слабой и неуверенной, что он не подчинился. Только крепче сжал объятия, заглядывая сверху ей в лицо взглядом, который сбивал с толку.

Она пробовала протестовать, умоляла отпустить, но натолкнулась на молчание и неподвижность. Когда он вдруг освободил ее, не благодарность, не облегчение, а только чувство разочарования охватило ее. Все было пронизано напряжением, искушением запретного поцелуя среди дивных цветов и тихого журчания воды.

Но герцог не воспользовался этим. Его страсть, если только ей было место в его груди, хранилась под замком не менее надежно, чем королевские сокровища в лондонском Тауэре.

— К вашим услугам, леди Люси, — с поклоном произнес Сассекс. — Я буду с нетерпением ожидать сегодняшнего вечера.

— Ну а я вряд ли, — парировала она и направилась к выходу, по-женски демонстрируя свое негодование и высокомерие.

— Тем не менее, — бросил он вслед, — я буду там. Помните, как воздух, которым вы дышите.

— О боже! Что за странную беседу вы затеяли с его светлостью? Я бы сказала, чересчур личную и неподходящую случаю.

— М-да? — пробормотала Люси, глядя в окно кареты. Уже перевалило за полдень, и Гроувенор-Сквер была запружена каретами. Она видела знакомые лица женщин, которые когда-то были подругами ее матери.

Сезон закончился, но, несмотря на это, многие семьи, в которых были незамужние дочери, по-прежнему оставались в городе. Девушки с бледными лицами, в свою очередь, вглядывались в лицо Люси. Некоторые могли бы стать ее подругами, но так и не стали.

У нее не было подруг ни в каком смысле. По крайней мере, до тех пор, пока Изабелла и Элизабет не появились в ее жизни.

— Я сказала «на грани дозволенного», кузина. Герцог позволил себе вольности? Странно, не так ли?

— Хмм? — Она встряхнула головой, пытаясь прояснить свои мысли. — Прости меня, Исси, не могу собраться с мыслями. Так что ты говоришь?

Люси заметила, как Изабелла смотрит на нее, скорее даже изучает.

— Герцог.

Люси широко открыла глаза:

— Я бы предпочла не говорить о нем.

Приводящий в ярость и совершенно непонятный человек, вот он кто!

— Я беспокоюсь, этот разговор о сплетнях был затеян недаром, как тебе кажется? Ты не думаешь, что его светлость мог услышать, что мы говорили об Элинвике? — спросила Изабелла, и в ее голосе послышалась тревога.

— Что из того, если даже и слышал, — раздраженно откликнулась Люси. — По мне, пусть он катится ко всем чертям.

— Люси!

Она неохотно отвела взгляд от исчерченного дождевыми каплями окна кареты и посмотрела на подругу. Изабелла следила за ней из-под широких полей шляпы, украшенной перьями, и тени то и дело пробегали по ее розовым щекам. Даже после замужества Изабелла оставалась образцом невинной чистоты для своей кузины. Люси изумлялась и гадала о том, как воспринимает ее кузина. Как образец невыносимого уныния, по всей вероятности.

— Что касается Сассекса…