– Не объясняя, за что? – удивлялся папа. – Но он же меня прибьет!

– И очень хорошо! – торжествовала Сулькина. – Так, значит, вы сами убедитесь, с каким хулиганом мы в данном случае имеем дело!

И что вы думаете? Папа, забыв про свой радикулит, шел покупать доктору Сулькиной лекарства, потом – забирать ее внука, потом – получать по физиономии от ее зятя. Я, наплевав на скарлатину, бежал, как говорят в Одессе, делать ей базар. Мама, преодолевая свой грипп, делала ей массаж. А наша престарелая бабушка тихо радовалась, что давление у нее все-таки – тьфу-тьфу-тьфу! – не на такой немыслимой высоте, как у нашей несчастной докторши, а значит, никаким таким истребителем ее, то есть бабушку, в ближайшее время никто истреблять не будет.

То есть, решая катастрофические проблемы нашего семейного доктора, мы как-то забывали о своих незначительных неприятностях.

Что же касается самого доктора, то она, между прочим, дожила до девяноста лет. Так что свои невероятные беды и страдания она, видимо, сильно преувеличивала. Понимаете зачем? Ну конечно! Просто она знала великий секрет врачевания: для того чтобы человеку стало легче, он должен увидеть перед собой другого человека, которому еще тяжелее, чем ему! Иногда это действительно может поставить пациента на ноги. И уж, во всяком случае, всегда улучшает ему настроение.

И еще она говорила, будучи уже в глубоко преклонном возрасте:

– Ну, допустим, я таки да умру… И что же? Эти мерзавцы родственники устроят себе по этому поводу пьянку сначала на моих поминках, потом на девять дней, потом на сорок… А фига с два! Такого вечного праздника они у меня не заслужили!..

По-моему, эта мысль – блестящий рецепт долголетия.

Ну кого сегодня в Одессе может удивить рухнувший от старости дом или, скажем, балкон?.. О кирпиче, упавшем с балкона на голову, я вообще не говорю. Упал и упал. Кто обращает внимание! Особенно если не на тебя…

Но так было не всегда. Первая трехэтажка, рухнувшая в центре нашего города в далекие времена моей молодости, привлекла к себе, помнится, такое количество местных жителей и приезжих, что жильцы, в последний момент выскочившие из-под нее, чувствовали себя чуть ли не именинниками.

– Главного секретаря обкома хотим!.. – митинговали они. – Вот пусть он приедет сюда и увидит, до чего довели жилфонд жэковские начальники!..

И жильцов за такие смелые речи никто не разгонял, не преследовал. Нет, что ни говори, а первым всегда многое позволяется…

Но все же через пару часов, когда к бывшему дому подъехало несколько автомобилей, из которых вышла группа холеных, одинаково одетых мужчин, возникло некоторое оцепенение.

– Секретарь приехал, – зашептали вокруг. – Секретарь!..

– Здравствуйте, товарищи жильцы! – сказал секретарь, подходя к жильцам, толпящимся среди развалин. – Я слышал, возникла потребность поговорить… Может быть, какие-нибудь жалобы, вопросы?..

– Да уж, конечно… – зашумели пострадавшие. – Вот, посмотрите… А мы ведь писали, сигнализировали… Пятнадцатый год без ремонта…

– Гунько! – произнес секретарь, не оборачиваясь к сопровождающим.

– Здесь! – подскочил к нему человек с портфелем под мышкой.

– Ты что ж это, твою… не реагирываешь? Вот, товарищи обеспокоены. Наверное, не без причины…

– Виноват, товарищ секретарь! – побледнел подскочивший. – Готов, так сказать, если прикажете, понести… Но только как же это не реагирываю!.. Можно сказать, денно и нощно… Вот, в прошлом месяце по этому дому трубу поменяли… от отопления. Теперь не течет. Пожалуйста, подпись, наряд…

– Угу, – сказал секретарь, взглянув на бумажку. – Значит, по отоплению сняли вопрос…

– Так точно.

– Ну, это хорошо. Как-никак дело идет к зиме.

– Да при чем здесь труба!.. – заволновались жильцы. – Вот же стены уже!..

– Так и стены мы держим, товарищ секретарь, так сказать, на контроле. Вот, взгляните, решение от двадцать четвертого четвертого семьдесят четвертого. Установить две подпорки. И установили бы, просто праздники начались майские, а потом сразу ноябрьские… Да я вообще этот дом лично курирую. Вот пенсионер Крутов с третьего этажа жаловался, что у него лестница обвалилась. Так что ж мы, не понимаем, что ему в его возрасте каждый раз с третьего этажа без лестницы… Ну, спускаться, может, оно и быстрее получается… а обратно потом по водосточной трубе?! Правильно я говорю, пенсионер Крутов?

– Так что, вы поставили ему лестницу?

– Поставили!.. В план… Что ж вы молчите, Крутов? Или вы опять недовольны? Что я, вам не помог? Я же вам лично, этими вот руками показывал план. Или не показывал?.. И по крыше у нас оригинальные задумки имеются. В смысле покрыть ее наконец. Вот проект.

Секретарь посмотрел на проект.

– И что, уже начали?

– Начали, – твердо отрапортовал подскочивший. – Можно подняться взглянуть!.. Нет, я же не говорю, что на этом объекте уже и придраться не к чему. Имеются, конечно, отдельные недоработки. Но зачем же они так все черной краской?..

– М-да, товарищи, – сказал секретарь, строго посмотрев на жильцов. – Действительно, нехорошо. Вас тут послушать – выходит, мы не заботимся о народе. А мы заботимся. Недавно народу Зимбабве послали партию ватников. А как же иначе? Ведь когда-нибудь их зимбабвийским внукам вместе с нашими правнуками предстоит жить одной большой, дружной семьей в прекрасных дворцах, построенных из стекла и бетона!.. Вот о чем я бы сейчас думал на вашем месте, а не о каких-то там мелочах!..

И секретарь уехал. А толпа еще долго стояла, зачарованно глядя на горизонт, открывшийся на месте рухнувшего дома…

– Да сколько же это может продолжаться? – спросил у меня незнакомый мужчина, с которым мы вместе наблюдали эту картину. – Когда же мы наконец перестанем им верить?! И вообще – кто мы такие, в конце-то концов?

По-моему, я знал, что ему ответить. Но для этого мне бы пришлось рассказать ему целую историю. А я не хотел. Как-никак чужой человек… Рассказываю ее вам.

Примерно за десять лет до описанных выше событий, то есть где-то в середине шестидесятых годов, когда у руководства нашей страны возникла странная идея повернуться наконец «лицом к человеку», одесским старым большевикам было разрешено создать себе дачный кооператив. Под это гуманное дело большевикам в курортном селе Черноморка был выделен довольно-таки большой придорожный овраг.

Практичные дети и внуки революционеров быстро сколотили себе на его склонах незамысловатые халабуды со всеми неудобствами и принялись в меру сил отдыхать. Сами же большевики построили себе в овраге беседку и стали каждый день проводить партийные собрания. Проходящие мимо оврага немало удивлялись, бывало, заслышав из него голоса, требующие немедленно пригвоздить к позорному столбу американских империалистов. Иногда у большевиков по какому-нибудь незначительному поводу возникала товарищеская дискуссия. Тогда из оврага долетало что-нибудь еще более интригующее, например: «А вас, уважаемая товарищ Эльвира Спиридоновна, за такие слова в тридцать седьмом году я бы с удовольствием поставил к стенке!»