сложную личность, в Средние века ей приписывалась магическая сила благодаря пророческому дару, которым наделил ее воскресший Иисус.

Нам не дано знать, какова была природа демонов, одолевавших ее до встречи с Сыном Божьим, но это известие – лишь смутный намек между строк повествования – много говорит о владевших Марией эмоциях, выливавшихся в настоящие приступы безумия. Согласно свидетельствам других апостолов, Мария была самой неуравновешенной из всех окружавших Христа женщин. Не Марфа, преданная и благоразумная сестра Лазаря, и не Мария из Бетании, которую, после того как она – как о том повествуется в Евангелиях – омыла и умастила благовониями ноги Христа, осушив их своими волосами, часто путают с Магдалиной, обладавшей силой и бесстрашием. И даже не Дева Мария, хранившая память о каждом таком необычном событии, как о ценном свидетельстве, в своем сердце. Мария Магдалина – это дрейфующая мина. Некоторые утверждали, что она тайно финансировала миссию Иисуса, другие намекали, что она была его тайной любовницей, третьи прямо называли ее его женой.

Там были также и смотрели издали многие женщины, которые следовали за Иисусом из Галилеи, служа Ему;

Между ними были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова и Иосии, и мать сыновей Зеведеевых[71].

Художники донесли до нас на многочисленных картинах ее соблазнительный образ в драгоценном наряде, однако в некоторых случаях им удалось также передать ее демоническую хрупкость. В сцене у подножия креста на Голгофе именно ее всегда изображали в виде фигуры, сломленной безутешным горем при виде жестокой и позорной смерти, постигшей Иисуса. Именно в этот момент владевшие ею семь демонов показались наружу и вызвали у нее исступленный припадок безумия.

Мазаччо, который уже в двадцатипятилетнем возрасте демонстрировал недюжинную зрелость, одним из первых запечатлел ее безумные рыдания в композиции своего «Распятия» (рис. 20), ныне хранящегося в музее Каподимонте, в 1426 г., когда эта картина была написана в качестве завершающей части полиптиха, предназначенного для церкви Санта-Мария-дель-Кармине в Пизе. Согласно сложившемуся обычаю, у подножия креста, воздвигнутого на Голгофе, изображалась толпа рыдающих мужчин и женщин, над которой изредка поднимались две руки, воздетые к небесам. Они принадлежали женщине, стоящей спиной к зрителю и не скрывавшей своего отчаяния: это была Мария Магдалина. Такой ее запечатлел Чимабуэ почти за век до этого в трансепте базилики Сан-Франческо в Ассизи, Дуччо ди Буонинсенья в Сиене, на панно, которое ныне находится в частной коллекции, а также еще несколько художников.

Все остальные, находящиеся вокруг ученицы Христа, лежат в обмороке, погружены в рыдания или бросают недоверчивые взгляды, не обнаруживая, тем не менее, никаких признаков невменяемости. Она единственная притягивает к себе внимание своими исступленными жестами, однозначно свидетельствующими о том, что это – именно она. Подобно греческой менаде, она стремится утопить свое страдание в припадке безумия, принимая позу, выделяющую ее среди всех остальных. Мазаччо изображает ее с воздетыми кверху руками, превращая их в рупор, усиливающий ее горестный вопль. Рядом с ней, по обе стороны от креста, безмолвно глотая слезы, застыли Мария и Иоанн. Магдалина выкрикивает проклятия убийцам. По крайней мере, у нас складывается такое впечатление, поскольку художник, как почти все, кто рано или поздно начал подражать ему, не показывает нам искаженное болью лицо женщины. Марию Магдалину всегда показывают со спины, ее можно узнать только по воздетым к небу рукам и раскрытым ладоням. Она открыто изливает своё горе перед лицом величайшей несправедливости: все свои надежды и эмоции она вложила в миссию спасения Христа, и теперь ее заветная мечта рушится у нее на глазах. Человек, которого она любила в течение трех лет, ни на мгновение не расставаясь с ним, был приговорен к смертной казни. И такова была сила ее чувства, что на некоторых изображениях художники только ей одной позволяли приблизиться к распятию и обнять ноги Иисуса, смешав свои слезы с кровью, сочившейся из ран, оставленных гвоздями, и стекавшей вдоль по деревянному кресту.

Рис. 20. Мазаччо. Распятие. 1426. Доска, темпера. Музей Каподимонте, Неаполь

Безумие плоти

Безумие Магдалины представляет собой самый драматический момент Страстей Христовых, не нашедший выражения ни у кого из других персонажей, за исключением неистового порыва Петра, когда он в Гефсиманском саду выхватил меч и отрубил ухо рабу Малку. Иисус также не обнаруживает ни малейших признаков безумия, всецело осознавая преходящую природу своей боли. Во всей обширной иконографии Распятия, возможно, имеется единственное открытое изображение страданий Иисуса на кресте, на котором представлено его корчащееся от боли тело. Это грандиозная доска, расписанная Маттиасом Грюневальдом (рис. 21), почти столетие спустя после иконы Мазаччо.

В Кольмаре, в музее Унтерлинден, функционирующем в доминиканском монастыре, залы расположены вокруг внутреннего готического дворика исключительной красоты. Там когда-то находилась часовня святого Иоанна «под липой» – просторное помещение с высокими стрельчатыми сводами, – разделенная надвое внушительным полиптихом, на котором темнота, опустившаяся на Голгофу после того, как разразилась страшная гроза, окутывает распятое, покрытое ранами тело Иисуса. Художник не скрывает мельчайших подробностей насилия, претерпеваемого Христом, предстающим здесь как простой человек, страдающий от невыносимых мучений. Эта поразительная картина заслужила комментарий папы Йозефа Ратцингера в книге «Иисус из Назарета. Сочинения по христологии»: «Образ распятого Христа, находящийся в центре литургии Страстной пятницы, демонстрирует всю серьезность страдания, смятения и греховности человека. И тем не менее на протяжении долгой истории церкви этот образ воспринимается как образ утешения и надежды. Изенгеймский алтарь Маттиаса Грюневальда, возможно, представляющий собой самый трогательный образ креста во всем христианстве, находился в монастыре антонитов[72], где лечили пострадавших во время ужасных эпидемий, поразивших Западную Европу в эпоху позднего Средневековья. Распятый Христос изображен как один из этих страдальцев, всё его тело изранено и покрыто бубонами чумы, считавшейся самым страшным заболеванием в ту эпоху. Исполнились пророческие слова: его тело было покрыто нашими чумными бубонами. Монахи молились, стоя напротив этого образа, вместе с больными, находившими утешение в том, что Христос страдал вместе с ними.

Рис. 21. Маттиас Грюневальд. Распятие. 1512–1516. Дерево, масло. Музей Унтерлинден, Кольмар

Этот образ помогал им понять, что именно благодаря своей болезни они могли уподобиться распятому Христу, который, страдая так же, как и они, соединялся со всеми, кто когда-либо испытывал мучения; они ощущали присутствие распятого Иисуса, помогавшего им нести их собственный крест, укреплялись в своей вере и, таким образом, погружались в глубины вечного милосердия. Они ощущали его крест как свое спасение».

В Средние века это изображение выполняло также психологическую функцию. Оно производило сильнейшее впечатление на зрителя, надолго оставаясь у