— А чего со мною? — Нюся села и ладонь к грудям приложила. Сердце ухало ровно, обыкновенно, а вот в ушах звенело. — Сомлела?

Она слышала, что городские барышни частенько сомлевают, и сие не просто так, но признак тонкости душевной, и, стало быть, Нюся сама душевно тонка… иль просто от Сигизмундуса набралася?

— Заморочили тебя. — Девица отстранилась. — Послушай, сейчас она вернется. С другими говорить бесполезно, их она полностью подчинила. А ты… у тебя иммунитет…

— Чего?

— Заморочить тебя тяжко. И морок держится недолго. Потому слушай меня. Уходи. На ближайшей станции уходи. При людях она тебе ничего не сделает…

— Чего?

— Беги! — прошипела девка.

— Куда?

— Куда-нибудь!

— Яська, — за девкой появилась темная фигура в монашеском облачении, — Яська, дочь моя… где это тебя ночью… носит… не спится…

Монахиня осенила девку размашистым крестом.

— Не рушь людям покой… — добавила она.

И девка молча поднялась. Косу растрепанную перекинула… ушла… а Нюся… Нюся долго, минуты две, раздумывала, послушать ли девкиного совета…

…а на рассвете поезд ограбили.

Не навязывайте мне ваше счастье, у меня есть свое!

Восклицание пана Гриневича при совершенно случайной встрече с соседкою и ее двадцатитрехлетней дочерью, способной составить счастье серьезному мужчине

Городская библиотека некогда гордо именовалась Королевскою и открыта была исключительно для лиц, которые принадлежали к первому сословию, ибо прежняя власть здраво рассудила, что люду купеческому аль работному, не говоря уже о крестьянах, тяга к знаниям несвойственна. А коль и просыпается она, то исключительно перед смутой.

Как бы то ни было, но здание на королевской площади и ныне впечатляло что колоннами своими, что куполом, покатым и блескучим, как генерал-губернаторская лысина, что резными фигурами старцев. Старцы были сплошь премудры, о чем свидетельствовали высокие лбы и талмуды. Последние старцы либо держали на вытянутых руках, показывая притом недюжинную силу, либо с отеческой нежностью прижимали к груди.

На Гавриила они взирали свысока, с неодобрением, явно несогласные с новою политикой государства, каковая сделала библиотеку местом публичным.

— Ходют тут всякие…

Мнение старцев довольно громко выразила панна Гражина, служившая при библиотеке уборщицею. Местом своим она премного гордилась, полагая себя едва ли не единственною хранительницей его, библиотекарей же и иных служителей почитала дармоедами. А посетителей, особливо подобных молодому человеку в полосатом костюме, и вовсе вредоносным элементом. Оттого, отставив верное ведро в стороночку, панна Гражина выкрутила тряпку, стряхнула остатки грязной воды, вытерла руки о фартук и двинулась следом.

Естественно, ничтожный сей человечек и не подумал, входя в хранилище знаний, ноги вытереть. И за ручку, которую панна Гражина полировала полчаса, взялся, страшно представить, голою рукой, нет бы перчатку сперва надеть, лучше, ежели бальную, из белого сукна, или, на худой конец, платочком… но нет, останутся на бронзе следы пальцев.

— Ходют тут… — пробормотала привычное панна Гражина, двигаясь следом.

Шла она осторожно, едва ли не на цыпочках.

Посетитель же, наглым образом проигнорировав коврик — выглядел коврик, конечно, жалко, более походил на тряпку, но все ж, — пересек холл. И на дивные скульптуры внимания не обратил, а за между прочим, скульптуры эти были давеча внесены в реестр национального достояния, о чем панна Гражина вспоминала дважды в год, когда случалось их от грязи отмывать.

Достояние или нет, но пылюка на них оседала знатно.

— Ходют… всякие… — бормотала она, расправляя смятый коврик. За посетителем на свежеотмытом полу — наборном, из четырех видов камня, — тянулась цепочка следов. На улице-то с утреца дождик шел.

Вот и…

А этот поганец знай поднимался уже по лестнице, ковром застланной. Ковер полагалось чистить дважды в неделю, что панна Гражина и проделывала с превеликою неохотой. Последний раз прошлась она с тряпкой и щеткой не далее как вчера…

Он минул зал исторических рукописей и зал современной книги, читальный, весьма любимый панной Гражиной за невеликие размеры и гладкий пол, потому как мозаики — сие, безусловно, красиво, да только попробуй отмой их. Грязюка так и норовит забиться меж стыками камней. Гость поднялся по лесенке, о чем-то переговорил с библиотекарем, молодым да наглым, верно потому и нашли они общий язык быстро.

Панна Гражина лишь головой покачала, глядя, как неугодного ей посетителя провожают в зал периодики.

Газетки читать пришел.

Вот же ж…

Гавриил, не ведая, что намерением своим, вполне естественным, раз уж библиотека ныне открыта для всех сословий, вызвал подобное неудовольствие, и вправду устроился в зале периодики. «Познаньскую правду» за последние полгода принесли в широких поддонах. К ней же «Криминальные вести» и пухлые связки злополучного «Охальника». Его библиотекарь и подавал-то, брезгливо кривясь, всем видом своим показывая, что оная газетенка не стоит доброго слова и уж тем паче высокой чести быть хранимою в самой Королевской библиотеке.

— Спасибо, — искренне сказал Гавриил и поддоны отодвинул. Начать он решил с «Криминальных вестей», благо профиль их был весьма подходящим.

— Вы что-то конкретно ищете? — Библиотекарю было тоскливо.

Все ж была скучна работа его, имевшая множество преимуществ, начиная от гордого звания хранителя Королевской библиотеки и строгой формы, донельзя напоминавшей военную — иные панночки, в военных делах не шибко сведущие, то и дело путали, — и заканчивая окладом. Оный был вполне приличным, куда больше, нежели у судейских писарей, а обязанности — нетяжелыми.

— Ищу, — признался Гавриил, но тут же добавил: — Правда, пока сам не знаю что…

Его вело смутное предчувствие, каковое прежде не обманывало.

И ныне, переворачивая хрупкие газетные листы — хрупкость их была обманчивой, ибо все, хранившееся в библиотеке, включая самые малые, бесполезные с виду книжицы с дамскими советами, обрабатывалось особым составом, — Гавриил пытался понять, что же ищет…

…убийство?

…убийств было множество. Гавриил даже испытал некоторое огорчение: он думал о людях много лучше. Они же… некий купец третьей гильдии, пребывая в состоянии алкогольного опьянения поспорил с приятелем за полсребня. И, проигравши, преисполнился такой обиды, что не нашел иного выходу, кроме как приятеля ножиком ударить… или вот некий неизвестный орудовал в Приречном квартале дубиною, а трупы обирал… девицу легкого поведения придушил ревнивый кавалер…