Усевшись на подоконник, Макс нащупал в кармане ковбойки сигареты и закурил. Придя сюда, они ошиблись адресом – это становилось ясно, и он уже начал скучать. Да и работа ждала.

– Вам знакома эта женщина? Анна Березнева?

– Нет.

– А между тем она преподает в институте, в котором учится ваша дочь.

– Не валяйте дурака, – сказал он машинально. – В этом институте еще тысяча преподавателей. – И тут до Макса стал доходить подтекст вопроса, сердце как будто облило холодком: – Моя дочь? При чем тут моя дочь?!

– К счастью, ни при чем, – отсек пожилой следователь подозрения в том, что Арька ввзязалась или, скорее, что ее втянули во что-то уголовное. – Я упомянул об этом лишь как о странном совпадении.

– В чем же совпадение?

– Да хотя бы в том, что вы отрицаете близкое знакомство с преподавателем вашей дочери, и как раз в то самое время, когда в ее квартире находят криминальный труп. Кстати, и сама Березнева утверждает, будто никогда не встречалась с вами.

– Значит, это правда!

– Значит, это ложь! Зачем бы вы стали заказывать для незнакомки роскошную корзину с цветами? Присылать ей приглашение на свою выставку?

Бардин молча смотрел на седовласого следователя. Каждую свою фразу он завершал резким взмахом ладони, как будто отрубал от большого монолога отдельные куски. Пристроив на колене папку с разложенным поверху протокольным бланком, он взирал на Макса крайне неприязненно и, кажется, был заранее настроен не верить ни единому его слову.

Его напарник, главной отличительной чертой которого были густые черные брови, напротив, как будто забавлялся ситуацией. Улыбался во всю ширь и даже подхихикивал в кулак.

И никакого намека на желание понять, что они ошибаются, и разобраться, почему возникла эта ошибка. Оба они были до крайности неприятны.

– Я не знаю женщины, о которой вы говорите, – сказал Максим, стараясь соблюдать спокойствие. – Не владею представлением о происхождении трупа, которым вы, надо думать, в силу своей профессии, занимаетесь. Я вообще не люблю трупы – имею, представьте, вот такой странный вкус. Предпочитаю живые модели. Я никому не присылал корзину цветов – по крайней мере, в последние двадцать лет точно. Что же до приглашений на мою выставку, то я имею привычку раздавать их всем, кто только попросит. Иногда ими бывают люди, о которых я ровно ничего не знаю. Знакомые знакомых. И даже дальше.

Седой выслушал его с явно скучающим видом и, прежде чем задать очередной вопрос, нервно скривил губы:

– У вас есть женщина?

– А у вас есть гормоны? – огрызнулся Макс. Вопрос был вдвойне неприятен, так как напомнил об Аде – «если она слышит этот разговор из соседней комнаты, в хорошеньком же положении я сейчас перед нею предстану!» – Я что, похож на импотента? Что вы вообще хотите услышать? Желаете, чтобы я продиктовал вам телефоны из моей записной книжки с краткими характеристиками каждой женской персоны?

– Богема… – протянул презрительно старший.

Черт его знает, что при этом имелось в виду. На секунду у Макса мелькнула было мысль о том, что он намерен причислить его к тем, кого осторожно называют «лицом с нетрадиционной сексуальной ориентацией» (для людей определенного склада ума слово «богема» имеет логическое продолжение «бардак-разврат-вакханалия», что, в сущности, не всегда далеко от истины), но эта мысль сорвалась, не успев дозреть. В конце концов, с точки зрения «небогемного» жителя, Макс имел алиби: был женат и воспитывает дочь!

(«Кстати, а где Арька? Бросил взгляд на часы – одиннадцатый час утра! Убежала в институт, не заглянув к нему. Это был плохой признак. Да, мы поссорились, но дочь редко дулась на меня по три дня кряду… Впрочем, хорошо, что не заглянула. Ему не хотелось бы, чтобы она увидела Аду или каким-то образом вычислила ее присутствие»).

– Торопитесь? – подал голос бровастый, поймав его взгляд. И улыбнулся. Белыми ровными зубами.

– Перестал получать удовольствие от общения с доблестными органами. И к тому же меня ждет работа.

– «Работа», – усмехнулся пожилой, а молодой покосился в сторону кипы неоконченных портретов. Сверху лежала Тамара, то есть фотография, еще точнее – ее плечо и спина, изогнутые навстречу лунному свету, который Макс полдня выстраивал из студийных ламп. Бровастый следователь, Макс заметил, давно уже не сводил глаз с этого роскошного тела, еще более соблазнительного в глянце, а пожилой, напротив, уже смотрел по сторонам – заканчивал заполнять протокол.

– Тоже мне, работа – голых баб снимать! Распишитесь. И учтите, что я еще захочу с вами встретиться. Возможно, не раз.

– Не сомневаюсь. Я очень красивый и обаятельный, – улыбнулся Макс преувеличенно томно. Следователь отпрянул от него, дернул «молнию» на папке и вышел в коридор, всей спиной выражая невероятное возмущение. Иди-иди, милый. Это тебе за «голых баб».

Молодой и бровастый с коротким хохотком тоже соскочил с дивана, но последовать за старшим товарищем отнюдь не поспешил. В очередной раз ослепив Макса белозубой улыбкой, он выпятил мизинец с отращенным ногтем и указал на портрет Максовой жены. Мария смотрела на них со стены напротив. За восемнадцать лет Макс так и не нашел в себе силы выбросить этот портрет на свалку или хотя бы повернуть лицом к стене.

– Красивая баба, – сказал он, сочно причмокнув влажными губами и улыбнулся.

Бардин заложил руки за спину и еле сдержал стон – так ему захотелось дать нахалу в морду. Тот это прекрасно понял – было видно по этой самой усмехающейся морде. Его белозубая улыбка, мокрые губы, волосатый мазок на подбородке, долженствующий означать бородку, игривая улыбочка, ровно, как по линейке, подстриженный затылок бесили Макса до чрезвычайности.

Но, судя по спокойствию, с которым этот милиционер в штатском стоял напротив, засунув руки в карманы чуть ли не по локоть и неторопливо покачиваясь на носках, бешенство Максима его не смущало. Смотрел он при этом прямо ему в глаза.

– Начальство ждать не любит, – намекнул Макс.

– Подождет, – сказал молодой легкомысленно. И добавил тоном, который показался Максу не менее ветреным: – Вообще-то начальство – это я. – В следующую секунду он протянул руку: – Капитан Волков. Можно просто Валера.

Бардин автоматически пожал неожиданно твердую ладонь. Сказанное предстояло еще осмыслить: так пожилой мужененавистик – в подчинении у этого беззаботного малого? Однако причудливо нынче тасуют кадры в милицейских учреждениях!

– Максим, – представился Макс, что было уже совсем глупо.

Волков в очередной раз показал свои слишком ровные и слишком длинные зубы (это должно было означать удовольствие от их запоздалого знакомства) и, снова затолкав руку в карман, спросил с видимой задушевностью:

– Вам совсем не интересно, что с ней случилось? С вашей знакомой? Анной. Березневой.

– Я, кажется, уже доложил, что не имею удовольствия…