Смеяться Платонову не хотелось.

Что с вами, Анастасия. не знаю, как по отчеству.

Просто Настя.

Владимир Павлович поморщился:

Немного напоминает «Просто Марию». Простите, можно я буду звать вас Настенька?

Да, пожалуйста.

Анастасия слабо улыбнулась, весь ее запал кончился, и она сидела перед ним уставшая, с поникшими плечами. Нетронутая чашка кофе стояла перед ней на неподходящем блюдце. Платонов посмотрел на свою чашку - ее блюдце было здесь, она перепутала. Жалость к ней захлестнула Владимира Павловича, почти смыв радость по поводу занятого плацдарма, - теперь он может называть ее так, как ему хочется.

Что с вами, Настенька? - опять повторил он. - Что случилось? Может, я могу помочь?

Вы? - она почти насмешливо посмотрела на него. - Только если вы и есть Господь

Бог.

А что надо сделать? - Платонов был абсолютно серьезен.

Может быть, настал момент, когда ему придется расстаться со своим образом? Или придется действовать инкогнито, как святой Николай Чудотворец или Гарун-аль-Рашид?

Сделать так, - она уже улыбалась, - чтобы из этого мира исчезло зло, зависть, нена­висть, подлость. Слабо?

Слабо, - согласился он, радуясь ее улыбке. - Тогда просто расскажите про ваши беды, обязательно полегчает.

Да зачем вам это?

Кто-то умный сказал: «Незавидна участь того, кому никто не завидует.» А я приду­мал: «Вдвойне тяжело тому, кому не с кем разделить тяжесть.» Я человек не очень моло­дой, но, думаю, в данном случае это не страшно. - Он повернулся к ней боком и подставил спину. - Кладите.

А если я начну плакать?

Тоже хорошее дело, очень полезное для здоровья.

Ну да, полезное. Глаза опухнут.

У вас сегодня спектакль?

У меня, Владимир Павлович, - Анастасия сразу приступила к делу и всхлипнула, - если Бог не помилует, никогда теперь не будет спектаклей.

Тогда можно и с припухшими глазами походить, - Платонов достал из кармана бумажный носовой платок и аккуратно вытер ей щеки, - а если срочный ремонт понадо­бится, то чай спитой хорошо помогает.

Расскажете потом, как это делается? - сквозь набегающие слезы сказала Анастасия.

Владимир Павлович кивнул.

И вот еще что, Настенька, вы же актриса, чтобы не плакать, надо просто сыграть, что вы очень сильная и мужественная. Какую бы роль вам предложить? Жанна Д'Арк? Царица Софья? Вера Фигнер?

Старуха Шапокляк, - съязвила она, но плакать перестала. - Дело в моем бывшем с его новой.

Что-то еще вот здесь, - Платонов показал на сердце, - болит? Ревнуете? Не можете простить?

Я? Ревную? - Анастасия чуть не расхохоталась. - Да я уже забыла, как зовут этого козла вместе с его коровой.

Нехорошо, мне кажется, так говорить о женщине, даже если она вас обидела. - Он покачал головой. Владимиру Павловичу совсем не хотелось читать ей морали, поэтому он говорил максимально мягко. - Да и все ваше спокойствие опровергается такими грубостями.

Да это не грубости, - беспечно махнула она рукой, - да и она не женщина никакая - не бывает, чтобы женщина состояла только из одной груди. А вообще они решили сжить меня со света. Она, конечно, решила, Костя-то просто тряпка. Вы представляете - талантливый экономист, математик, человек, умеющий придумать головокружительные ходы в бизнесе, а воли - ноль. Пока я его в своих руках держала, почти человеком был, но стоило чуть-чуть подустать, и вот он уже в других руках кувалда. А она мне простить не может, что пыталась сапоги лизать, а я отказала. Думаю, если бы я согласилась тогда, меньше ненависти было бы. Гадко как-то.

Давайте я вам налью замечательного напитка. - Владимир Павлович беспомощно оглянулся по сторонам и только сейчас сообразил, что оставил «Кюрасо» у себя в квартире. - Извините, я сейчас вернусь.

Он быстро пересек лестничную площадку, открыл дверь и, взяв бутылку, повернулся к двери. Но в это время зазвонил телефон, и он снял трубку:

Владимир Павлович? - спросил его приятель-историк. - У меня, знаете ли, изме­нились обстоятельства, и я звоню сегодня, не дожидаясь четверга. Просидел целый день в архиве и кое-что узнал для вас. В двух словах: Лерины ваши - потомки некоего Джакомо Валериани, умершего в восьмидесятых годах восемнадцатого века. Его правнук был неза­коннорожденный и получил, как тогда было принято, полфамилии - стал Лериным. Чем они вас заинтересовали - не знаю, ничего интересного, кроме того, что внук Валериани жил по соседству и дружил с родителями Тютчева, я не обнаружил. Но на всякий случай выписал для вас довольно много разных подробностей, так что приезжайте завтра, если можете, а то меня в четверг неожиданно в институт выдернули, какие-то японцы приезжают, будем у них деньги вымогать.

Кофе оказался безвкусным или смятение мешало почувствовать хоть что-нибудь? Во всяком случае, рука дрожала, и от соприкосновения чашки с блюдцем по всему кафе разно­сился немелодичный звон.

«Успокойся, - уговаривал себя Платонов, - успокойся и думай. На панику ты просто не имеешь права».

С того места, где он сидел, хорошо просматривался дом и подъезд, в котором жил его приятель-историк, «Скорая» у дверей, небольшая толпа зевак.

Пока жив, но надежды никакой, - пять минут назад сказал молодой веснушчатый врач какому-то типу в штатском, но с узнаваемо нейтральной физиономией.

Владимиру Павловичу не нужно было спрашивать, о ком идет речь, когда несли носилки, он успел заметить бледное лицо, залитое кровью, и руку с пятнами псориаза, кото­рым страдал его приятель. Платонов отступил в толпу и зашагал прочь, но дошел только до кафе, понял, что надо посидеть, прийти в себя.

Вчера его романтическое свидание закончилось абсолютно на неромантической ноте. Пока он бегал к себе домой за ликером, пока собирался обратно, потом от дверей вернулся опять с желанием найти и подарить Анастасии какую-нибудь безделицу, прихватило желу­док, а когда он вышел из туалета, разыгрался геморрой. Короче, к Анастасии он вернулся только через полчаса, с трудом переставляя ноги и без подарка.

А можно я вам дам совет, Владимир Павлович? - осторожно спросила его соседка, наблюдая за тем, как он шел по комнате.

Мне? - удивился Платонов. - Ну дайте.

Попробуйте, когда на горшок идете, не садиться, а стоять.

То есть как это? - не понял Владимир Павлович.

Его даже не смутил тот факт, что разговор идет о таком деликатном предмете, да еще с любимой женщиной.

Нет, конечно, надо присесть, согнуть ноги в коленях, просто не садиться, не пере­носить тяжесть тела на попу. Говорят, помогает, у меня отец так же мучился, - поспешила снять все вопросы Анастасия.