— Ну вот, скажите, в вашей лавке… в вашем магазине не было ли случаев пропажи книг или… э-э… денежных сумм?

— Вы на что это намекаете, милостивый государь?! — Старший приказчик просто-таки взвинтился. — Денежные суммы — это ведь по моей части. Уж не хотите ли вы сказать…

— Нет-нет, ни в коем случае! — Владимир смутился и сильно покраснел. — Вас я никаким образом не имел в виду! Прошу извинить, если в моих словах обнаружилась ненамеренная двусмысленность. Мне лишь хотелось отметить, что в наше время никакое дело, даже самое благородное, не застраховано от преступных намерений низких особ…

— Да, молодой человек, да! — Матвей Косьмич поднял указательный палец. — От воровства не застрахован никто. Даже в нашем респектном магазине бывают случаи краж. Но — чрезвычайно редко. Крайне редко! Мы со всем тщанием следим за книгами и строго пресекаем грабительские поползновения. Да вот хоть вчера! Один юноша, гимназист, попробовал вынести под курткой некую очень даже немаленькую книжицу. Наш приказчик зорко углядел это проворство и господина гимназиста разоблачил. И на что, вы думаете, позарился сей юный, с позволения сказать, читатель?

Я лишь пожал плечами.

— «Женщина. Ее жизнь, нравы и общественное положение у всех народов земного шара», — торжественно провозгласил старший приказчик. — Сочинение Швейгер-Лерхенфельда, издание Девриена. Яркое подтверждение распущенности современных нравов. Я имею в виду не книгу, конечно же, — поправился Матвей Косьмич, — а поступок гимназиста и направленность его интересов.

Владимир еще раз извинился за то, что неудачно выразился, поблагодарил старшего приказчика, и мы собрались уже выйти, как вдруг Матвей Косьмич добавил:

— Если уж на то пошло, бывают случаи куда более странные, чем кражи.

— Что вы имеете в виду? — спросили мы с Владимиром едва ли не в один голос.

— Бывает, книги не воруют, а подбрасывают! — объявил Матвей Косьмич.

— Что-что? — Я невероятно удивился.

Молодой Ульянов озабоченно сдвинул светлые брови.

— Не далее как две недели назад у нас в лавке сама по себе объявилась одна книжка. Конечно, она нам известна, мы ею торговали, однако же продали все экземпляры до единого. И вдруг — на тебе! Она появляется снова.

— Может, кто-нибудь просто забыл экземпляр, купленный в другом магазине? — предположил Владимир.

— Если бы! — махнул рукой Матвей Косьмич. — Книжка эта не лежала где-то сверху, а была засунута в стопку совсем других книг. Ну, и скажите мне на милость, кому это могло понадобиться?

— А что за книжка? — спросил я вежливости ради, хотя знать название этой странной находки мне было вовсе и ни к чему.

— «Жизнь в свете, дома и при дворе»! — возвестил старший приказчик с интонацией шталмейстера, объявляющего выезд царского экипажа.

Я уже потерял всякий интерес к книгам вообще и к этой в том числе, но Владимир неожиданно для меня оживился.

— Новинка? — спросил он.

— Точно так, новинка, — подтвердил Ослябьев. — В этом году выпущена, в «Библиотеке практических сведений».

— Скажите, пожалуйста, уважаемый Матвей Косьмич, — обратился Ульянов к старшему приказчику, — а нельзя ли на эту книжку посмотреть?

— Можно, отчего же нельзя? — пожал плечами Ослябьев. — За просмотр денег не берут. Она у меня здесь и лежит, сию минуту.

Матвей Косьмич наклонился, пошарил на нижней полке этажерки и, найдя что искал, выпрямился.

— Вот, извольте, — он передал Владимиру небольшую книжицу.

На обложке были название и литографический рисунок, изображавший молодую даму с букетом роз, склонившегося к ее руке кавалера и борзую, лежавшую у ног женщины.

Ульянов внимательно оглядел брошюру, заглянул внутрь, перелистал несколько страниц.

— Большое спасибо, — сказал Ульянов и уже хотел было вернуть книгу, как вдруг что-то привлекло его внимание.

Он снова раскрыл брошюру и провел рукой по внутренней стороне обложки, затем коснулся титульного листа.

— Интересная книжица, — заметил Владимир. — Как бы ее заполучить? — задал он вопрос словно бы этажерке, но при этом остро посмотрел на старшего приказчика.

— Это не сложно, милостивый государь. — Матвей Косьмич тоже остро посмотрел на Ульянова. — Конечно же, книга не принадлежит магазину. Как я уже сказал, ее кто-то нам подбросил. И, формально говоря, я не имею права ее продавать. Однако же я не был бы книгопродавцем, если бы взял вот так — и просто выпустил книгу из рук. Профессия обязывает! — Он снова поднял указательный палец — видимо, это был его любимый жест. — Полтинник серебром, и книга ваша.

— Не много ли? — вырвалось у меня. — За чужую то книгу!

Однако Владимир тут же извлек полтинник и без лишних разговоров вложил его в руку торговца. После чего бережно засунул книгу во внутренний карман пиджака.

— Может, прикажете завернуть? — расплывшись в улыбке, спросил Ослябьев.

— Не стоит труда. — Владимир тоже счел необходимым улыбнуться. — Ее ведь сюда без всякой обертки принесли, верно? Вот она в этом же виде и уходит. Большое спасибо.

Оказавшись на улице, мы с Владимиром переглянулись и… неожиданно для самих себя рассмеялись.

— Ай да Ослябьев! Ай да книгопродавец! — воскликнул мой молодой друг. — Кажется, он и книжную пыль мог бы спустить с рук, если бы кто проявил к ней хоть малейший интерес!

— Истинно так, — подтвердил я. — Скажите, Володя, а зачем вам понадобилась эта книжица, да еще за столь несуразную цену?

— Так ведь брошюрка действительно интересная. — Владимир похлопал рукой по тому борту пиджака, где находился карман с книжкой. — «Жизнь в свете, дома и при дворе». Здесь наверняка множество интересных сведений.

— Воля ваша, но, по-моему, вы не текст разглядывали, а обложку. — Теперь была моя очередь остро взглянуть на Ульянова.

— А вы наблюдательны, Николай Афанасьевич, — заметил Владимир. — Не зря господин Пересветов вас в знатные следовщики записал! — Он откинул голову и громко расхохотался. А отсмеявшись, сказал: — Но, кроме того, что книга интересная, я пока ничего не могу сообщить.

— Книга, возможно, интересная, а сама история — более чем странная, — произнес я. — Кто-то подбрасывает брошюрку, старший приказчик хранит ее у себя и вдруг, при открывшейся возможности, — продает первому встречному.

— Согласен, история странная, — подтвердил молодой Ульянов. И добавил: — Видно, я этого Матвея Косьмича чем-то зацепил. Только он напрасно на меня обиделся, когда я о пропажах книг заговорил. Я ничего плохого не имел в виду. Мысль о краже и вообще о каком-нибудь сопутствующем преступлении пришла мне в голову случайно, и спросил я скорее наобум, чем с некой определенной целью. Ну да ладно. Кое-что мы все-таки узнали. Ваше мнение об Евгении Александровиче, я так полагаю, поправилось?