– А можно я с тобой? – вдруг сказала она и залилась румянцем во всю щеку.

Он пожал плечами и пробормотал что-то невнятно:

– Я сейчас, только полотенце отнесу. Подожди меня здесь.

Через минуту они уже шагали по тропинке.

Шли довольно долго. Шурка слышал ее шаги позади и молчал, проклиная себя за это молчание.

Прошли очередной холм и вышли к протоке, смело врезавшейся в пологий берег. На нем были слышны яростное сопение, звуки борьбы, то и дело переходившие в крики:

– Ах, ты кусаться! Я тебя! Будешь кусаться? Проси пощады! За ноги его держи, за ноги…

Ребята вышли из кустов на берег и увидели побоище. Прямо на прибрежном песке, поднимая тучи пыли, боролись мальчишки. Трое голопузых, лет по шесть, удерживали за руки и за ноги спиной на земле толстого здорового мальчишку лет одиннадцати-двенадцати, который отчаянно извивался всем телом и пытался стряхнуть с себя нападавших.

– Что делаете, разбойники?! – нарочно страшно крикнул проходящий Дубравин и схватил за шиворот двух нападавших. Толстый, воспользовавшись этим обстоятельством, стряхнул третьего, подхватил свою грязную, пропыленную майку и бросился наутек.

Один из задержанных упрямо пытался вырваться. Другой, почувствовав сильную руку, притих и захныкал:

– Дяденька, пустите-е-е!

– Уши надеру и пущу. Втроем на одного. Не стыдно?

– Саша! Отпусти их. Они уже все поняли, – тихонько сзади попросила Галка.

От ее теплого голоса Дубравин тотчас разжал руки.

Тот, который выворачивался, большеглазый, тощий, ребра ходят ходуном с обидой, вызывающе крикнул:

– А маленьких обижать хорошо?!

– Тебя, что ли? – Дубравин показал на красное пятно у него под глазом, которое постепенно превращалось в роскошный, цвета недозревшей сливы синяк.

Мальчишка хмыкнул:

– Попробовал он бы меня, куркуль, – и кивнул в сторону второго: – У Петьки раков хотел отобрать. Вон тех! Ой, раки! Раки! Лови!

Бросившись животом на песок, он пытался схватить шустрого усача, пятившегося в воду. Но тот уже плюхнулся в набежавшую на песчаный берег волну. И ушел.

– Ну вот, сбежал, – сидя на песке, безнадежно махнул рукой мальчик. У стоящего рядом Петьки на глаза навернулись слезы, он смущенно стряхнул их запястьем.

– Вы что, на корытах? – спросила Галинка и кивнула на их металлические суда, рядком стоящие у берега.

– А, все теперь стиралки покупают. Нам корыта дают, – ответил большеглазый, потирая цыпки на коленях.

Третий – белобрысый четырехлетний карапуз, не принимавший до сих пор участия в разговоре, – хитро улыбнулся щербатым ртом:

– А вы, дяденька, на плоту плыли?

– Плавает, знаешь, что? – Шурка хотел сказать покрепче, но вовремя спохватился: рядом была Озерова. – Моряки ходят!

Ему было интересно и весело с этими мальчишками, так похожими на него самого в детстве. И очень хотелось, чтобы Галка тоже чувствовала это.

– А издалека идете? – поправился карапуз.

– От истока!

– А мы от фелмы. Лаков ловим.

– А что за ферма? На берегу стоит? – наугад спросила Галинка. Она в отряде отвечала за сбор данных по экологическому состоянию местности. Поэтому искала источники загрязнения и рисовала их на карте.

– Она самая, – за всех сказал большеротый. – Возле нее теперь и не искупаешься. Там свиньи всю воду погрязнили.

Из-за бугра вылезла длинноногая, в коротком цветном платье девчонка с косичками. Увидела чужих, не подошла. Позвала издалека:

– Костя, иди домой. Мамка зовет!

– Отстань! Повалиха! – ответил карапуз и отвернулся к воде.

– Это ты у него научился так разговаривать с сестрой, у хулигана Сережки? – показала она пальцем на черноглазого.

В ответ обиженный в лучших чувствах Сережка выпалил:

– Ты не повариха, а бабка Бабариха…

Все улыбнулись, до того он смешно это произнес.

– Вот я мамке расскажу! Попадет тебе, – игнорируя всех, вновь обратилась к брату девчонка и, уходя, совсем по-взрослому погрозила пальцем.

– Ушла! Жаловаться! – задумчиво почесал в затылке Серега. – Попадет тебе, Костя.

– Да, елунда! – ответил тот и повернулся к Шурке: – А у вас, дяденька, лемень солдатский есть?

– Нет. А зачем тебе?

– Жаль. А плотив Змея Голыныча! Вы, дяденька, Змея Голыныча боитесь?

Шурка пожал плечами:

– Ну, как тебе сказать?

– Я тоже не боюсь, только мне лемень нужен. У Селеги есть, а у меня нету, – смешно вздохнул Костя.

– Эй, ребята! – крикнул Дубравин вслед полезшим в воду Сереге и Петьке. – Вы за раками? Я тоже с вами. – И он, решительно сбрасывая на песок одежду, пошел в стоячую, маслянистую, с чуть плывущими соломинками воду.

Нащупав ногой в прибрежном дне первую рачиную нору, присел. Стал заталкивать руку по узкой, глинистой норе все дальше и дальше, покуда к подбородку не подобралась вода.

Вдруг его щипануло за кончик пальца. Шурка от неожиданности отдернул руку.

– Да вы не бойтесь! Это лак вас ущипнул! Вы хватайте его за клешню, – подбодрил его с берега малый.

– Да я знаю, – буркнул в воду Шурка и повторил маневр. Огромный, усатый, матерый, какой-то аж буро-зеленоватый рачище шлепнулся на берег и сразу начал искать, кого бы схватить клешнями.

Галка в ужасе отскочила от него, прижимая руки к груди и, вытягиваясь в струнку:

– Ну и чудище!

Костя смело подскочил и, схватив за панцирь со спины, перевернул рака.

Дубравин, возбужденный охотничьим азартом, крикнул:

– Ты их в рубашку собирай. Держи еще, это тебе взамен сбежавших.

* * *

Потом они снова шли по тропинке, которая в скором времени должна была стать тропой соревнований. Шурка мысленно недоумевал: «Только что на людях мне было так хорошо с нею, а стоило остаться вдвоем, и опять я онемел. И мысли какие-то в голову лезут дикие».

Ему страстно хотелось обнять ее, защитить, укрыть от всех гроз и опасностей жизни. Взять на руки и нести, нести. А вместо этого он вынужден был идти впереди, что-то буркать в ответ на ее вопросы. В общем, от этой несуразицы он все мрачнел и мрачнел.

Так, молча, они дошли до дерева, упавшего над речкою. Корни его лежали на этом берегу, а вершина зависла над противоположным.

– Ничего себе переправа! – прошептал Шурка.

И чтобы избавиться от неловкости, поддразнивая Галину и одновременно как бы извиняясь, сказал громко: