Рябинин пожал плечами.

– Видишь ли, я сказала родителям, что пойду на танцы и заночую у подруги. Всю ноченьку буду свободная, – ласково пояснила Надежда.

«Прицепилась-таки! Сам виноват – не нужно было привечать. Что теперь с ней поделаешь?» – размышлял Андрей.

– Давай, Надюша, вот как поступим: ты отправляйся на танцы, повеселись на славу, а потом приходи ко мне. Когда танцы заканчиваются?

– В десять.

– Вот и приходи после десяти! Договорились? – улыбнулся Андрей.

Виракова похлопала ресницами, чмокнула его в щеку и, бросив «До встречи!», убежала.

«Кто знает, как там сложится? Может, и не придет… А ежели придет – невелика беда, сама напросилась… Посмотреть, так девка она горячая, соблазнительная».

* * *

В девять вечера в завалящих «Номерах Привалова», что недалеко от порта, за столом сидели два человека. Один был Фрол, другой – наглого вида фиксатый[15] тип, облаченный в песочного цвета пиджак и черную рубашку. Говорил фиксатый четко выговаривая слова и гримасничая, отчего лицо его, и без того неприятное, принимало еще более мерзкое выражение:

– Пошел слушок, будто ваша чистоплюйская кодла хочет притянуть нас к ответу? Зря стараетесь! Я – жиган авторитетный, а что ваш Гимназист? Долдоните который год: «Гимназист! Гимназист!» А где он хоть нарисовался-то? «Иваном» понтуется, а может, его и нет, такого урки? Представьте его на сходняк, там ему влику и устроим, нутро пощупаем, чтобы кажный знал: есть такой жиган![16]

– Пахан[17]его знает, – глядя в пол, лениво отозвался Фрол.

– Плевал я на пахана! Что с ним за сила? – нетерпеливо махнул рукой фиксатый.

– Не уважаешь ты Закон[18], Осадчий, – покачал головой Фрол.

– Я сам себе Закон и пахан, – сквозь зубы процедил Осадчий.

Помолчав с минуту, он подвинулся ближе к Фролу и спросил:

– Федя, ты уркаган[19]законный[20], царской закваски, скажи: как ты мог встать под граковатого[21]бондаря?[22]

– Вот потому-то и встал, что я – царской закваски, а не лощенок[23], за которого пушка[24]тумкает[25], – усмехнулся Фрол.

– Эге!.. Просвети хотя бы, какой он окраски[26], ваш Гимназист?

– Ты не раз промышлял на гастроле[27], – вздохнул Федька, – так, верно, слышал о Черном Поручике, авторитетном в Москве, Киеве и даже Ростове?

– Как же, слыхал.

– А Гимназист и есть Черный Поручик, – понизив голос, проговорил Фрол.

– Не гони лажова[28] , Федя! Я тебя уважаю, но не мог такой князь[29]в наших местах безвестно захериться![30]– лицо Осадчего задергалось.

– Ша, фонарный треп, былиш![31]– отрезал Фрол. – Так что передать Гимназисту?

Осадчий побагровел:

– Передай: назначаю ему сходку завтра ввечеру. Там и покумекаем. Мы будем на малине[32]Гнутого, на хуторе в роще. И запомни, Федя: кем бы он ни был, ваш «иван», нынче я – первый авторитет в городе, и я заставлю уважать мое слово.

Фрол пожал плечами:

– Слово – не воробей, заметано! Передам своим. Бывай!

* * *

Лежа на диване, Андрей проглядывал губернские газеты. Передовицы рапортовали о подготовке к XIII съезду партии – печатались письма рядовых коммунистов, отчеты о партсобраниях и приуроченных к событию местных мероприятиях.

Зевнув, он отбросил ворох официозной прессы, развернул литературный еженедельник «Слово» и нашел стихотворение под псевдонимом Н.Меллер. Оно называлось «Время»:

Мы идем размашистым шагом,

Низвергая заветов столпы,

Называют нас забияками

Костенелые узкие лбы.

А мы рвемся поступью верной,

Невзирая на ропот и свист, —

Молодая армия героев

И талантов безумных вихрь.

Мы поставим перо и молот

На служенье свободы борцам;

Каждый, кто в душе своей молод, —

Встань в ряды и готовься к боям!

Андрей представил худосочную фигурку Меллера, его веснушчатый нос, доверчивые серые глаза и рассмеялся. «Кого напоминают его вирши? Греховно, но если у Есенина начисто отнять разум и у Маяковского выкачать некую „извилин мускулистость“, то получится Меллер. Забавно! И все же он симпатичный, этот Зипфельбаум-Меллер. Интересно, что он за фильму накропал? Надо бы взглянуть».