Патрик стоял у окна и смотрел, как падает снег, хлопья которого давно уже покрыли и крыши домов, и пустынную улицу. Дверь гостиной открылась, и вошла Салли с подносом.

— Госпожа подумала, что после прогулки вы проголодались, милорд. Они с дядей поели раньше. — Служанка поставила поднос на стол у камина. — Я скоро вернусь.

Поешьте же!

На подносе стояли миска с дымящимися вареными креветками, тарелка с двумя толстыми ломтями холодной ветчины, маленькая горячая буханочка хлеба, блюдо с несоленым маслом и кувшин коричневого эля. Патрик с аппетитом поглотил все эти кушанья. Вернувшись, Салли принесла тарелку теплого песочного печенья и большую миску блестящих красных яблок. Граф съел все печенье и два яблока. Салли, убирая поднос, тепло ему улыбнулась.

— Приятно смотреть, как вы кушаете, милорд! Прямо как мой брат Нац. А теперь, сэр, если вы посмотрите в том шкафу, — она показала на другой конец комнаты, — то обнаружите хорошее виски. Будут ли еще какие приказания, прежде чем я отправлюсь спать?

— Нет, девочка. Спасибо. Можешь идти.

Снова оставшись в одиночестве, граф налил себе виски и медленно выпил, наслаждаясь его продымленной остротой.

«Уж Катриона всегда отыщет добрую винокурню, — тепло подумал он. — Кат! Ах, милая, я обидел тебя, и теперь мне придется пережить ужасные дни. Завтра дядюшка может разводить какую угодно дипломатию. Но я сам должен поговорить с тобой непременно сегодня».

Патрик поставил стакан и вышел из гостиной. Уходя, Салли оставила ему на столе возле лестницы зажженную свечу. Граф медленно поднялся по ступенькам, страшась того мига, когда окажется лицом к лицу с невестой. Остановившись перед ее дверью, он едва слышно постучал. На какое-то мгновение Гленкерк понадеялся, что она уже уснула. Но дверь отворилась, за ней стояла Катриона в своем зеленом бархатном пеньюаре. Ее тяжелые золотые волосы рассыпались по плечам. Язык у Патрика одеревенел, и он чувствовал себя дураком.

— Патрик, — тихо проговорила Катриона, — либо войди, либо уходи.

Она повернулась и пошла обратно в спальню. Граф шагнул следом, прикрыв за собой дверь. В камине горел огонь, освещавший комнату. Он понял, что поднял ее с постели.

Не обращая внимания на жениха, Катриона снова забралась под теплые одеяла. Две огромные подушки подпирали ей спину. Патрик придвинул стул и сел.

— Итак, милорд, — произнесла она, складывая руки на своем огромном животе. — Я полагаю, что могу чувствовать себя в безопасности. Вряд ли сегодня вы пришли меня насиловать. Что же вам тогда нужно?

— Я хочу поговорить с тобой. Оставим дипломатию и такт нашему дядюшке аббату. Мы же можем сказать друг другу правду. Я дурак, Кат!

— Да, — согласилась она.

— Я люблю тебя, девочка! Что сделано, того не вернешь. Если ты не можешь простить меня, то можешь по крайней мере забыть мою грубость? Я сделаю все, чтобы вернуть тебя.

— Но можешь ли ты изменить образ своих мыслей, Патрик? Потому что моя цена именно такова. Я не буду твоей собственностью. Ни твоей, ни чьей-либо! Я не могу быть только женой Гленкерка. Я должна оставаться Катрионой Хэй Лесли. И если ты станешь воспринимать меня именно такой, твоему примеру последуют и другие. — Она нежно ему улыбнулась. — Ах, милый! По-моему, ты не совсем это понимаешь! Возможно, просто не в состоянии понять!

— Я пытаюсь, Кат… Ну а если я определю часть твоего приданого в твое собственное пользование?

— Это не совсем то, что я имею в виду, Патрик. Но если уж речь зашла об этом, то я точно тебе скажу, что мне требуется по части финансов. Капиталовложения, которые оставила мне бабушка, были включены в мое приданое. Этого не следовало делать. Они принадлежат мне одной, и я хочу получить их обратно. И А-Куил тоже мой. Усадьба принадлежала моей бабушке по отцу, она распорядилась записать ее на мое имя так же, как этот дом — на Фиону. Боже мой, Патрик!

Ведь ты знал бабушку лучше, чем я, и помнишь, как важно для нее было, чтобы женщина в семье имела что-то свое.

— Конечно, ты можешь получить А-Куил обратно, — с готовностью сказал Патрик. — Но что до вложенных капиталов, любовь моя, то, поскольку ты совсем не разбираешься в финансах, я не могу позволить тебе растратить бабушкино наследство из-за какого-то каприза.

— Тогда нам незачем продолжать этот разговор, Патрик.

Спокойной ночи. — Катриона отвернулась и замолчала.

Она не захотела говорить Гленкерку, что уже два года распоряжалась бабушкиными капиталовложениями. Из многочисленных правнуков и правнучек Джанет Лесли Катриона Хэй стала самой богатой именно благодаря тому, что внимала Кира и училась у них, а ведь помощь этой семьи когда-то много значила и для самой Джанет. У Катрионы неожиданно обнаружились способности к финансовым операциям и почти сверхъестественный дар предвидения. Но она не захотела сообщать Патрику об этих открытиях. Граф должен был вернуть ей ее законную собственность. Катриону мало волновало, что именно подвигнет жениха на такой поступок, ибо она особенно и не ждала, что Гленкерк поймет ее чувства. Однако, уступая, он не должен подозревать о ее деловых способностях, поскольку иначе в этом не будет никакого смысла.

Катриона услышала, как дверь тихонько закрылась. Перевернувшись на спину, девушка оглядела комнату. Графа не было. Она почувствовала, как по щекам заструились слезы — горячие и соленые. Несмотря на свое внешне спокойное поведение, Кат была напугана. Она носила в себе следующего Гленкерка и не могла не желать, чтобы мальчик родился с обоими своими именами. Но она не уступит. Патрик будет ждать до тех пор, пока не выполнит ее условия. Ребенок во чреве шевельнулся, и она положила руки на живот.

— Не волнуйся, Джеми. Твой отец скоро будет смотреть на вещи по-нашему! — тихо прошептала Катриона.

Она была уверена, что это произойдет очень скоро, ибо сын мог появиться теперь в любой час. Ей было любопытно: испытывал ли Патрик такое же беспокойство, что и его невеста? Сомкнул ли он сегодня ночью глаза?

Снег шел всю ночь, и Эдинбург проснулся поутру весь сверкающий, серебристо-белый. Катриона поднялась с постели, сходила по нужде в ночной горшок и снова забралась под теплое одеяло. Несколько минут спустя пришла Салли, чтобы разжечь в камине огонь. Она принесла горячего молока со взбитыми яйцами и пряностями и целую тарелку горячих лепешек, с которых капало масло, и земляничный джем.

— Слава Богу, — сказала Катриона, нагибаясь вперед, когда Салли взбивала ей подушки. — Сегодня утром у меня волчий аппетит. Бекона нет?

— Можно принести, миледи, — улыбнулась Салли. — Начните с того, что есть, а я скажу миссис Керр.

Катриона с жадностью отхлебнула молока и принялась за лепешки.

— Ты выглядишь, словно десятилетняя девочка, а вовсе не как женщина, которая вот-вот родит, — засмеялся Патрик, входя в комнату. — У тебя по всему лицу размазан джем. А вот и ваш бекон, мадам.