– Зато когда у него невыносимо болела спина, ты начала проявлять интерес к лечебному массажу.

– Я делала об этом передачу.

– Весьма своевременную.

– Не могла больше слушать, как он охал в телефонную трубку.

– Позёр, – буркнул дедушка Рубен.

– Он должен был выбирать и выбрал семью. Ты сам всегда говорил – жертвуй пешкой ради ферзя.

– Тогда возникает резонный вопрос, почему он не сыграл свой гамбит вовремя, что выиграла его семья от того, что ты стала несчастлива?

Я пожала плечами. Если бы Шломо не разыскивал меня на том же пляже спустя неделю после нашего знакомства, если он хотя бы не снился мне всю эту неделю, конечно, выиграли бы все. Только бесполезно теперь об этом говорить.

– У меня нет ответа, профессор, ставьте незачет и открывайте шампанское.

– Какие у тебя планы на ближайшее время? – спросил дедушка.

– Карим советует отправиться в путешествие. За новыми впечатлениями. А я решила отправится куда-нибудь за сенсацией.

– Тогда почему бы тебе самой не съездить к матери? В Стэнфорде сенсации из каждой щели торчат.

Я разочарованно махнула рукой.

– Самое интересное в Стэнфорде всегда засекречено, тебе ли этого не знать. Но мой любимый дедушка натолкнул меня на более интересную идею. Я еду в Будапешт.

– Что!? Когда я тебя надоумил на такую глупость?

– Когда сказал, что человеку всегда надо давать возможность сохранять лицо, если не можешь дать большего, – спокойно ответила я. – Я сразу вспомнила то таинственное письмо от девушки Марты, которое хранила бабушка.

– Никак не можешь о нём забыть?

– Такая уж у меня профессия. Да и что-то осталось в этой истории незавершенным…

Звонок все-таки раздался и спас меня от ответа, что рассказов о поляках, спасших евреев, – сколько угодно, а так, чтобы наоборот – это в диковинку, что и послужит фундаментом для передачи.

– С днем рождения, Ирис! – Арик.

– Спасибо! Здорово, что ты вспомнил.

– Это не я, это Карим вспомнил.

Карим еще утором принес мне корзинку ирисов.

Удивительно, как не к лицу порой оказываются людям качества, признанные добродетелями. Например, эта дурацкая честность Арика, ну, что ему стоило соврать, что вспомнил сам.

– Ариэль, у меня есть одна интересная идея…

– Куда и насколько? – деловито осведомился он. Он никогда не позволял мне закончить фразу до конца, это отнимало слишком много его бесценных продюсерских минут, конец фразы он просто знал.

– Дней на десять, журналистское чутье тянет в Будапешт.

– Будапешт… Венгрия… Восточная Европа, – задумался Арик. – Рискую показаться циничным, но Холокост – это слишком заезженная тема, рейтинг она нам точно не поднимет. А рассказ о событиях пятьдесят шестого года наша молодежь вряд ли оценит. К тому же ворошить архивы – не самое благодарное занятие, да ты и сама знаешь.

– Почему ты решил, что я обязательно буду ворошить архивы?

– А что ты собираешься привести мне из современной Венгрии? Автограф лидера «Йоббик» или марципанового человечка?

– Ты перестал мне доверять?

– Ладно, – согласился, наконец, Арик, – дерзай, я всегда тебе верил на свою голову. Но не больше, чем на десять дней.

– Так точно.

Я захлопнула крышку мобильника и вопросительно посмотрела на дедушку.

– Честно говоря, я совсем не хочу отпускать тебя в Венгрию, – задумчиво сказал он.

Разумеется, ничего другого я и не рассчитывала услышать.

– Обсудим это за тортом, он мне сейчас просто необходим и даже лишние полчаса в спортзале меня не пугают.

– Достойное чадо Бени Кауфмана, – усмехнулся дедушка, – того еще сладкоежки. И адвоката всех на свете – о моем отце он тоже говорил так, словно тот, как и в мой первый день рождения, выбежал на минутку купить цветы и где-то по пути залюбовался на радугу.

Я знала, что так говорят об очень дорогих сердцу людях, с которыми даже смерти не удалось разлучить до конца.

После посещения тренажерного зала хочется как можно скорее оказаться под душем. Несколько минут я неподвижно стояла, чувствуя, как теплые струи падают на плечи, напряжение и усталость отступают, и к телу возвращается сила. Карим был прав, с душой все гораздо сложнее, с нее нельзя смыть горечь и тоску.

Нелепо, хоть и популярно лечиться «новой любовью», не отпустив старую, разве найдется чудак, который будет брызгать на себя духами, не приняв душ?

Не менее нелепо утверждать, что за любовь обязательно надо бороться. Любовь можно только принять или отвергнуть. В сорок восьмом году юный дедушка Рубен и его друзья боролись за осажденный киббуц. В восемьдесят втором отец оказался среди тех, кто ценой своей жизни положил конец волне террора. При этом они никогда не боролись за бабушку и маму, они их просто любили и скорее всего, уважали бы их выбор, если бы он вдруг упал на кого-то другого. И если бороться за старую любовь у меня нет права, а искать новую нет ни сил, ни желания, осталось только возложить на разум двойную нагрузку и лечить раненую душу временем. И лучше где-нибудь вдали от Хайфы, чтобы Средиземное море, жгучие брюнеты в офицерской форме, лавки с пряностями и эксклюзивный шелковый пеньюар мне в этом не мешали.

Значит, решено – в Будапешт!

Шальная радость разбудила меня в день вылета еще на заре, я улетала в надежде швырнуть тяжелую и надоевшую ношу с десятикилометровой высоты.

На часах было шесть тридцать, до вылета еще шесть часов. Снова уснуть мне, наверное, уже не удастся. Я сладко потянулась и опустилась босыми ногами на холодный пол.

Выйдя из душа, я набрала номер Арика. Опять он тяжело дышит, неужели куда-то торопится? Или уже успел с кем-нибудь повздорить, с него станется.

– Ирис? Здорово! Ты еще дома?

– Собираюсь в аэропорт, только закину Кешет к Сан… к дедушке.

– Надеюсь, привезешь что-то действительно стоящее и, как ты умеешь, неожиданное. Знаешь, я тут немного тороплюсь, так что счастливого полета, я побежал.

– Спасибо, – ответила я уже никому и пошла готовить кофе. Кешет, как всегда, когда я направлялась на кухню, весело спрыгнула с кресла и побежала рядом.

– Эй, Кешет, тебе лунго или ристретто? А мне сгодится и растворимый.

Шустрый парень, торговавший цветами в терминале аэропорта Бен-Гурион подсчитывал выручку и, похоже, был ею доволен.

– Интересно, почему цветочники из международных аэропортов никогда не появляются в Форбс? – глядя на него, спросила я дедушку.

– Потому что самые умные. Это все твои вещи?

– Как всегда только самое необходимое, – как будто что-то было не так, и я даже принялась оправдываться. – Все, что мне нужно, я куплю на месте, ненавижу тяжелые сумки, ты же знаешь.