Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Захлестнувшая Европу волна антисемитизма миновала маленькую Болгарию.
Царь Борис III резким отказом ответил немецкому послу на просьбу выдать болгарских евреев для депортации, поэтому дальше отправки дееспособных мужчин в трудовые лагеря и высылки семей из Софии еврейский вопрос в Болгарии не двинулся.
Лена Мунблит стала сестрой милосердия в сельской больнице. Её любили за милый, приветливый характер и желание всем облегчить боль. «Может, и моим близким сейчас кто-то так же помогает», – постоянно думала Лена. От неожиданной возможности бежать в Палестину на корабле нелегальных эмигрантов Лена отказалась.
– Переживем однажды весь этот кошмар, даст Бог, найду родных, а потом уж все вместе, – решила рассудительная девушка.
И вот, когда в послевоенной Европе начали появляться молодые израильтяне, члены организации «Браха», искавшие выживших евреев, Моисей серьезно решил отправляться в путь – девочки с ним, а в Болгарии его больше ничего не держит. Лена никогда не шла против родительского решения, но Стелла сразу заявила, что без любимого Стевы она не двинется с места.
Стева Любич был командиром одного из многочисленных в оккупированной Болгарии партизанских отрядов, состоящего из нескольких вооруженных пистолетами и бутылками с зажигательной смесью студентов, среди которых была и Стелла. Стева и его друзья совершали налеты на стратегически важные для немцев объекты, поджигали склады с оборудованием, выводили из строя технику.
– Вот мы сейчас поджарим немецкие шубки, – дабы взбодрить друзей, напевал Стева самодельный куплет, – пусть померзнут, попрыгают, может, поумнеют.
Неуязвимость и презрение к опасности молодого цыгана завораживали девушку.
Лагерь расположился в лесу. Спозаранку Стелла Мунблит аккуратно выбиралась из землянки, спускалась к речке, поспешно умывалась, чистила зубы угольком костра и улыбалась своему миловидному девятнадцатилетнему отражению. Зимой она согревала командиру воду для бритья, он коротко благодарил кивком головы, на этом романтика в жизни молодых людей заканчивалась. О любви они никогда не говорили, им было не до неё, но всегда чувствовали – любовь у них есть, и она взаимна.
До девяти лет Стева беззаботно кочевал с табором, умел задушевно петь, зажигательно плясать, залихватски скакать верхом, одним словом обладал всеми необходимыми для цыгана навыками, пока однажды ночью на табор не напали злые люди с ножами и вилами, они поджигали кибитки и убивали всех без разбору. От ужаса Стева лишился чувств, а погромщики, приняв его за мертвого, разбежались так же внезапно, как и появились. От самых близких людей веяло только зловещей тишиной, мама и её подруги больше не смеялись и не звенели монистами, мужчины не подкидывали ветки в почти совсем потухший костер. Маленький Стева впервые столкнулся со смертью и, обезумев от неожиданной беды, отправился, куда глаза глядят, в надежде либо найти в окрестностях еще один табор и примкнуть к нему, либо нарваться на голодных волков, да и дело с концом. На третий день своих скитаний, обессиленный Стева упал в поле, где его нашли крестьянки, дали хлеба с молоком и, выслушав его печальный рассказ, бездетная вдова Светлозара Стоянова оставила мальчика у себя. Постепенно к крестьянской жизни Стева привык, к своей новой маме тоже привязался, быстро обучился грамоте и начал ходить в школу. А еще крепко сдружился Стева с огромным сторожевым псом, часто сидел с ним вечером на крыльце и что-то втолковывал по-цыгански, пес слушал с выражением снисхождения и долей интереса на морде и никогда не демонстрировал возмущение лаем или фырканьем. А свой звездный час Стева встретил, когда не растерялся и ловко перевязал раненую ногу молодому коню, никого не подпускавшему к себе до его появления.
В окрестных деревнях крестьянки судачили о невероятном цыганенке, вошедшем в хлев, где у соседки лежала больная корова. Он погладил её со словами: «Ты чего же, дорогая, хвораешь?» И корова тут же пошла на поправку. Где в подобных рассказах кончалась правда, и начинался вымысел, установить уже было невозможно, но Стева действительно на удивление быстро и легко находил общий язык со всякой божьей тварью.
Стева и Стелла Любич сыграли скромную свадьбу и решили, что восполнят это, как можно торжественнее отметив первую годовщину.
Идею отъезда в Палестину, Стева, за полгода до войны похоронивший приемную мать, воспринял философски:
– Мы, цыгане, кочевой народ, а я в своей жизни кочевал только в сельскую школу, три километра туда, три вечером обратно, обидно даже. И чего мне сейчас не рискнуть, при фрицах скверно было жить, так может с биболдо лучше.
Дом Свелозары еще в сорок втором заняла семья старшего сына зажиточного соседа, тишком-ладком оформив все необходимые формальности в сельсовете. Все были уверены, что Стева сгинул в лагерях, а не сгинул, так ушел странствовать, потому что не цыганское это дело – хозяйство вести.
Прознав о таком самоуправстве, Стева отправился было в родную деревню с намерением выпроводить непрошенных гостей, но увидев двух перепуганных детей, приостыл и сказал:
– Черт с вами, живите.
Забрался на чердак, достал из сундука аккордеон и ушел, не оборачиваясь.
Сейчас Стева впервые достал его.
– Господин инженер, изобразите нам что-нибудь за душу берущее, – сказал он.
– Бог с тобой, Стева, до музыки ли сейчас.
– Ну, пожалуйста, папа, сыграй, – тихо попросила Лена.
– Что с вами поделаешь, ладно, – согласился Моисей и взял инструмент.
Он заиграл популярный в довоенные годы шлягер Bei Mir Bist Du Schon из бруклинского мюзикла «Если бы я мог», девочки когда-то обожали эту песню.
Стева тут же пустился в пляс. Лена вытащила папироску изо рта сестры и сунула в руку возмущенной Стелле помидор.
«Вот жизнь и налаживается», – думал Моисей.
Как-то раз, проводя пятничный вечер в летнем кафе, Сандра деловито щелкнула зажигалкой, оглянулась на двух сидящих поодаль ребят и спросила:
– Знаешь, почему в таборе всегда держали ручного медведя.
– Не знаю, выкладывай, – я любила Сандрины рассказы.
– Ворует ловко, за это его цыгане и уважают.
– Ворует? – удивилась я – Что ворует?
– Ну не брюлики же. Мед он ворует у диких пчел. А еще он любить умеет крепко, по-цыгански. Когда-то в таборе у барона был медведь, потом барон умер, а медведь перестал есть, лежал за шатром, никого к себе не подпускал и через неделю околел.
Я поёжилась.
– Когда-то в детстве я играла с дедушкой Стевой в игру, – как ни в чем не бывало, продолжала Сандра, – мы воровали друг у друга леденцы, кто шустрее провернет операцию. А от бабушки Стеллы нам за это доставалось, ну просто умора. «Ты уважаемый человек, ветеринар, а учишь девочку разбойничать», а дедушка ей отвечает: «Мы по-честному разбойничаем, не пропадать же таланту».
Я засмеялась.
– Сейчас я отмочу номер, – заявила Сандра. – Видишь претти вумен?