После была их краткая связь. И эта связь привела лишь к тому, что теперь еще больнее отпустить ее к другому. К тому самому, с которым он дружил в детстве. Потому что она не любила. И не любит. Никого не любит. Совершенное, ангельское лицо. Хрупкое, тонкое тело. И стальная воля. И честолюбие в каждом поступке. И высокомерие в каждой улыбке. А он все не мог забыть податливости и нежности ее в то время, когда, пусть ненадолго, был ее другом и краткий миг владел ею. Владел ли?

И вот он под окнами, как в давнюю пору. Глядит в ночь. Чувствует и наполненность, и опустошенность. Катрин, Катрин… Как мало нужно… И как много…

Серж ласкающим движением ладони коснулся струн дульцимера. И запел, зная, что там, за окном, она слышит его.

Я тебя не верну.

Если хочешь, то можешь не верить.

Пусть бледнеет рука,

И померкнут любви обещанья.

Объявляя войну,

Оставляю открытыми двери.

Не гляди свысока –

В кулаки свои пальцы сжимая,

Я тебя не верну.

Я оставлю себе твое имя

И твой голос, и вкус

Твоих губ, твоей кожи горячей.

Я в тебе утону.

Пусть любовь твоя стала пустыней.

И пусть тяжек мой груз -

Что осталось, я просто запрячу

И тебе не верну...

- Дрянная девчонка! Ты опять не принесла лаванду. И очаг еле теплится, - ворчала Катрин, сидя в одной камизе на краю высокой кровати. Служанка распустила ее косы, развязав ленты, и теперь расчесывала волосы. – Ай! – вновь вскрикнула герцогиня и выхватила из рук девушки щетку. – Ты вздумала обезобразить меня, оставив лысой? Кто тебя подкупил? Убирайся, маленькая плутовка! Пошла прочь!

Катрин де Жуайез гордилась своими волосами не менее, если не более чем древностью рода. Травяные настои для блеска, притирки для укрепления, ежевечернее расчесывание для роста. Она не жалела ни времени, ни сил, заботясь о них. И каждый раз, покрывая голову вимплом, печалилась, что правила требуют прятать роскошные волосы под покрывалом, скрывать их красоту.

Когда служанка вышла, герцогиня отбросила в сторону щетку и взяла буковый гребень, смочив его в розовой воде, в которой были смешаны толченые гвоздика и мускатный орех. Она медленно проводила им по волосам, прядь за прядью. Но мыслями была далека от своей спальной.

Герцогиня вспоминала день, когда впервые переступила порог замка Жуайез. День, когда она впервые увидела мужчину, навсегда забравшего ее покой. Рядом с которым ей трудно было дышать, но без которого самый солнечный день становился безрадостным. Ей удавалось бороться с собой и своими чувствами, пока был жив герцог. С гибелью супруга все переменилось.

Разум Катрин по-прежнему убеждал не забывать о родовой чести. В то время как душа ее стремилась к счастью, сердце было полно любовью, а тело изнывало от желания. Однако единственный, от кого она жаждала все это получить и кому втайне мечтала отдать всю себя без остатка, был простым трубадуром. Герцогиня разрывалась между любовью и долгом. И в этой мучительной, изнуряющей борьбе побеждал долг. И страх. Страх оказаться в монастыре. В тот самый миг она дала согласие королю Мишелю, отказываясь думать, какой пыткой будет для нее это супружество. После того, как однажды она узнала любовь своего трубадура.

Неожиданно мысли ее были прерваны пением того, о ком она грезила. Катрин вздрогнула и босиком бросилась к окну. В кромешной темноте ничего не было видно. И никого. Лишь песня продолжала звучать. Заслушавшись, Катрин стояла не шелохнувшись, не замечая ничего вокруг, не чувствуя холода, исходящего от камней оконного проема, к которым она прижималась.

Я в тебе утону.

Пусть любовь твоя стала пустыней.

И пусть тяжек мой груз -

Что осталось, я просто запрячу

И тебе не верну...

Звуки смолкли. Серж оторвался от струн и посмотрел вверх, туда, где неровным светом горела свеча в ее окне. Сердце забилось чаще. Ее силуэт.

- Катрин, - почти стоном вырвалось из его груди.

Ей почудилось или ветер донес до нее его голос… Скоро, совсем скоро она станет королевой, женой другого мужчины, как уже было когда-то. И потеряет его навсегда. Но как ей быть, если она жива, только когда он подле нее...

Катрин протянула руку и прижала ладонь к оконному стеклу.

Он не медлил больше ни минуты. Немыслимо было медлить. Он не думал. Потому что иначе остался бы стоять на месте. Спешным шагом, будто гонимый чертями, он мчался к ней. Высокая лестница с крутыми ступенями, через которые он перелетал. Ее половина, узкий коридор. Дверь в ее покои. Та самая, к которой еще днем он привалился спиной, совершенно лишенный сил. Господи… Они редко могли понять друг друга при свете солнца. Но понимали друг друга ночью, когда слова были не нужны.

Скриб занес кулак, чтобы постучать, но не успел этого сделать. Дверь отворилась, и Катрин отступила в полумрак комнаты, прижав ледяные пальцы к пылающим щекам. Она слышала шаги в коридоре. Он видел ее. Он понял ее. Он здесь. И сны, которые преследовали ее, томили воспоминаниями о нескольких сладостных часах в его объятьях, станут явью. Еще раз она будет принадлежать ему.

Ни на шаг не отставая, след в след, он прошел за ней и остановился так близко, что почти ощущал жар ее тела. Ее глаза. Невозможные… Снившиеся ему ночами… Глаза, которые свели его с ума с первого дня. Поднял руку, прижал к ее щеке, провел большим пальцем по губам, чувствуя, как неровное дыхание вырывается из ее груди. Вторую ладонь запустил в ее волосы. Господи, как он любил эти волосы! Огненные, будто наполненные светом. Неизменно он чувствовал себя безумным от одной мысли о том, чтобы сорвать с ее головы покрывало и дать им рассыпаться по плечам. И ни на мгновение не мог оторвать взгляда от ее лица – каждая черта которого врезалась в память до самого конца жизни.

Катрин дрожала. То ли от холода, то ли от нетерпения. Прижималась щекой к его ладони, чувствуя ее тепло. Понимала, что поддается безумию. Но ничего не могла с этим поделать. Ничего не хотела с этим поделать.

Подняла голову и посмотрела ему в глаза. Свеча догорала и отражалась в его зрачках дикими, пугающими всполохами. Словно отблески проклятия, насылаемого на ее душу. И ринувшись в бездну, она привстала на цыпочки и порывисто прижалась губами к его губе, которую в отчаянии зло укусила сегодняшним утром. Он в нетерпении провел руками по ее плечам, освобождая их от камизы, оторвался от губ и прижался к впадинке возле ключицы. Проложил дорожку из поцелуев ниже. И потом резко оторвался от нее, посмотрел в колдовское лицо, нахмурившись, подхватил на руки и понес в постель, пытаясь не слушать упрямое сердце, в котором вновь, подпитываемая ее поцелуями, расцветала надежда. Никаких надежд. Никакой любви. Просто ночь. И просто прощание. Но, увы, надежда была сильнее разума. А любовь оказалась превыше сомнений.