Он откинулся на спинку стула и посмотрел на меня с улыбкой:

— Если бы не Смит, я бы уже давно отсюда уехал. Птицы здесь никакой нет, да и погода прескверная. А тут появились вы. Послушайте, мы можем говорить друг с другом прямо. — Поттс подался вперед и продолжил почти заговорщицки: — Признаюсь, мистер Фицджералд, чучелами птиц я раньше не занимался. Но мне очень нужно найти эту птицу прежде, чем это сделает Андерсон. Так что давайте договоримся. Вы ее отыщете, и мы вместе отправимся к Стейсту. Вы станете беседовать с ним без моего посредничества. Я лишь вас ему представлю. И гонорар прошу совсем небольшой, ну, например, пять процентов.

Наконец я осознал истинные устремления доброго дядюшки. Минут двадцать Поттс очень вежливо расспрашивал меня о птице с острова Улиета и, как Андерсон, отказывался верить, что я так мало об этом знаю. Вскоре я предложил пойти в бар и взять еще пинту пива. Он отказался и, когда я вернулся, уже втиснулся в свой плащ, постоял пару секунд и пожал мне руку.

— Помните, что я сказал вам, мистер Фицджералд. Моя задача — найти птицу раньше Андерсона. Но если вы добудете ее раньше нас, я буду счастлив помочь вам получить за нее самую хорошую цену.

После его ухода я спокойно пил пиво и размышлял. Странно… Поттсу нужна птица, но сделать на ней деньги он как будто не собирается. Значит, только чтобы угодить Теду Стейсту? Сколько же стоит расположение канадского миллиардера? Или это все чепуха, а истинная цена чучела такова, что, сколько бы мне ни отвалили, они заработают во много раз больше? Я обдумал такую возможность и через некоторое время отверг ее. Не может столько стоить чучело птицы, даже редкой. Сколько бы ни болтали про ДНК и прочее.

Передо мной на столе лежали два комплекта туристических буклетов, Поттса и мой. Я начал собирать их, понимая, что у меня пока ничего за душой нет. Неожиданно я обнаружил среди буклетов ксерокопии, которые сделал для Кати в Музее естественной истории, где говорилось о женщине Джозефа Банкса. Я задумался. В пабе тепло, он работает, зачем же уходить? Спать не хотелось. Я принялся их читать. Внимательно, словно в первый раз.

Когда «Эндевур» повернул к дому, на нем началась эпидемия лихорадки. После отплытия из Батавии теряли людей почти ежедневно. Банкс сам чудом избежал заразы, и Соландер тоже. На пути из Батавии к мысу Доброй Надежды на корабле умерли двадцать три человека, в том числе натуралист-рисовальщик Паркинсон, успевший сделать до смерти свыше полутора тысяч рисунков и набросков неизвестных представителей флоры и фауны. А всего за десятинедельное плавание потеряли примерно треть команды.

В Атлантике те, кому посчастливилось выжить, с надеждой глядели на север. Но, как ни странно, самыми трудными оказались последние дни путешествия. В открытом море у каждого имелись четкие обязанности, каждый подчинялся заведенному строгому порядку, но с приближением земли эта определенность начала размываться. Чем ближе становился Ла-Манш, тем чаще члены команды смотрели на горизонт. Банкс не был исключением. Он с нетерпением ждал прибытия в Лондон, зная, что их возвращение будет триумфальным. Открытий они сделали столько, что трудно вообразить. Банкс везет с собой замечательную коллекцию: чучела и шкуры зверей и птиц, растения, артефакты, не похожие ни на что виденное до сих пор. Он был слишком молод, чтобы не наслаждаться предвкушением триумфа. И всего лишь человеком, чтобы потом не попасть под его влияние.

Удивительно изменилось отношение Банкса к Харриет. Он воображал себя в лондонских салонах, встречи с учеными, выступления в Королевском научном обществе, а вот представить в этом мире Харриет никак не получалось. И вообще ее образ за три года разлуки сильно поблек. Банкс пытался и никак не мог вспомнить, что его так в ней восхищало. Силился вернуться мысленно в розарий, где впервые провел кончиками пальцев по бледному мрамору ее шеи и голых плеч, порывался восстановить в памяти ее голос, улыбку и, расстроенный, отбрасывал эти мысли прочь.

Наконец 12 июня 1771 года, через два года и одиннадцать месяцев плавания, «Эндевур» встал на якорь в Диле. Они снова были дома.

Его приняли в Лондоне торжественнее, чем он мог вообразить. Через несколько дней после прибытия он стал как бы лицом экспедиции, символом отваги, дерзости и преданности науке. Кук докладывал о результатах путешествия в адмиралтействе, а ему выпало представлять экспедицию в высшем свете. Банкс ошибался, боясь, что их уникальный опыт оценят не должным образом. Его приглашали всюду и требовали рассказов. Он едва успевал перевести дух, перемещаясь из одного салона и банкетного зала в другой. Все принималось на ура — рисунки, картины, всевозможнейшие образцы, которые являлись чудом сами по себе. До растений дело не доходило, все интересовались повадками неведомых кенгуру.

Банкс заскользил по волнам славы, с трудом удерживая управление. Миновало пять дней, а он так и не посетил Харриет Блоссет. Наконец, получив полное упреков письмо, поехал увидеться. Разговор получился скомканный и неудачный. Они явно разочаровались друг в друге. Харриет нашла его напряженным и чересчур серьезным, тогда как прежде Банкс был веселым и непринужденным. Ее в первую очередь волновало их совместное будущее, а он принялся нудно рассказывать о каких-то далеких островах. Она была с ним холодна, не подозревая, как много теряет ее привлекательность, лишенная открытости в выражении чувств. Сейчас эта гордая, обидчивая Харриет казалась ему чужой. Банкс с досадой обнаружил, что она не столь совершенна, какой он ее запомнил. Сливочная белизна кожи была не такой уж восхитительной, и поступь менее грациозной и естественной. Он хотел коснуться ее, чтобы проверить, все ли так на самом деле, но не встретил со стороны Харриет никакого поощрения. Они просидели, мучаясь, полчаса, а затем Банкс попросил позволения удалиться. Сказал, что его время ему не принадлежит и он обязан через несколько дней отправиться в Ревсби, проверить состояние дел в своих владениях. Пообещал после возвращения посетить Харриет вновь и поговорить о будущем.

По пути в Ревсби Банкс почти не вспоминал о своем последнем визите туда. Очевидно, причиной тому были восторги лондонского общества или тяготы недавнего путешествия, но его мысли занимали лишь преобразования, какие следует сделать в хозяйстве, а также цены на ренту. Прибыв, он был удивлен тем, как его приветствовали люди, которых он не вспоминал три года. Они радушно улыбались, забыв о сдержанности, в восторге от славы, какую он снискал. И вот тогда Банкс действительно почувствовал себя дома. Его сильно опечалила смерть доктора Тейлора, случившаяся два года назад. Банксу сообщили, что семья доктора вскоре после трагедии покинула Ревсби по причине изменившихся денежных обстоятельств. Они переехали жить в Кларкенуэлл, к родителям миссис Тейлор. Дочери вышли замуж. Старшая за викария, а младшая, ей было только семнадцать, за сорокалетнего джентльмена, владеющего небольшим имением в Фенсе.

Банкс был рад обнаружить в своих владениях полный порядок. Бухгалтерские книги велись исправно, сдаваемые в аренду дома и фермы, а также олений заповедник, сады и огороды пребывали в приличном состоянии. Управляющий Николсон превосходно вел хозяйство. Во второй половине дня они обычно вместе обходили владения, чтобы Банкс лично мог проверить состояние дел.