Она взглянула на Банкса. Он сидел, наклонившись вперед, положив руки на колени. Глаз не было видно, но угадывалось напряжение по тому, как были стиснуты челюсти и как он потирал костяшки пальцев. Даже когда он поднял голову, она все равно в них ничего не смогла прочесть и медленно продолжила:

— Джон Понсонби был вовсе не таким плохим, хотя сначала я так не думала. Я расскажу вам о нем, но вы должны обещать, что не предпримете никаких действий и никому не сообщите.

— Конечно, — произнес он ровным тоном. — Пожалуйста, говорите.

Понсонби впервые обратил на нее внимание, когда ей было четырнадцать. Он увидел ее однажды летним вечером, возвращаясь верхом в Ревсби. Она стояла в белом, освещенная закатным солнцем на фоне зеленой живой изгороди. Что-то в ней его сразу поразило. По осанке и манере держаться это была явно леди. Но почему без сопровождения? Но если не леди, то откуда царственное достоинство у деревенской девушки? Когда Понсонби приблизился и рассмотрел ее внимательно, то взволновался настолько, что пришпорил коня, заставив перейти на рысь.

Распутником Понсонби не был, но и узких рамок деревенской морали тоже не придерживался. Вел себя так, как все зажиточные молодые люди. И после женитьбы мало что изменилось. В этом не было ничего необычного, он не лучше и не хуже, чем все остальные. Однако всегда заботился о том, чтобы устраивать свои амурные дела на благоразумном расстоянии от дома. Да ему и в голову никогда не приходило, что в Ревсби найдется девушка, способная восхитить его настолько, что он потеряет голову. По этой причине он испытал шок, когда вновь натолкнулся на девушку на окраине деревни и обнаружил, что это дочка одного из его должников. Понсонби остановился поздороваться и на сей раз как следует ее рассмотрел. В ней вроде не было ничего необычного, но глаза… очень глубокие, зеленые, поразительные.

С того дня Понсонби стал думать о ней постоянно. Иногда видел ее в лесу или собирающей цветы на лугу. Она всегда была одна, гибкая, грациозная, встречающая его взгляд с удивительной смелостью. Он стал посещать ее отца, что в деревне делали немногие. Тот оказался интересным собеседником. Правда, дочь была резковата, на грани грубости, но это не важно. Все равно его визиты участились.

Девушка почувствовала его интерес к себе с самого начала, не понимая, что это означает. При любой встрече Понсонби устремлял на нее взгляд, словно задающий один и тот же вопрос. И в обществе отца он вдруг смотрел на нее с улыбкой, которая, ей казалось, намекала на соучастие в чем-то. Будто они делили какую-то тайну. Еще хуже было то, что многие из визитов Понсонби были связаны с подписанием долговых бумаг. После этого настроение отца сильно поднималось, и он обычно напивался. Девушка с болью наблюдала, как отец движется к разорению, но по-прежнему продолжала любить его. Чем глубже он скатывался в пропасть, тем сильнее она его любила. Даже раздражаясь на внимание Понсонби, в душе благодарила его за то, что он давал отцу какое-то умиротворение. Наверное, улыбка Понсонби предполагала между ними тайну. Они оба следили за отцом и ждали развязки.

Девушка знала, что разговор между ними неизбежен. И он случился в конце весны, когда ей минуло пятнадцать. В саду доцветали желтые крокусы. Понсонби затаив дыхание наблюдал, как преображается ее тело, и отчаянно боялся, как бы его не опередили. Предложение, которое он намеревался сделать, гордости в нем не вызывало, но она вдохновляла его на безрассудство, подавить которое было невозможно.

Дождавшись момента, когда девушка окажется одна, Понсонби явился к ним в дом. Она сразу же сообразила, что этот визит особенный. Но Понсонби — единственный приятель ее отца, а ей было всего пятнадцать. Пришлось пригласить войти. У двери небольшой гостиной Понсонби взял девушку за руку и притянул к себе настолько близко, что она оказалась всего в нескольких дюймах от его груди. И неожиданно застыла, словно окаменев, будто такое состояние гарантировало безопасность. От него пахло табаком и сандаловым деревом. Отныне эти запахи станут всегда напоминать ей о нем.

Ощущение ее тела привело Понсонби в невероятное возбуждение и добавило решительности. Он только сейчас осознал, как сильно ее желает. Мысль, что это нежное трепещущее существо может принадлежать кому-либо еще, наполнила его болезненной ревностью.

— Пожалуйста, выслушай меня, — пробормотал Понсонби. — У меня есть что тебе сказать.

Она стояла, опустив голову, точно ее это не касалось.

— Вот ты и выросла, — продолжил он, — но никто не заметил. И не заметит. Хотя ты достойна иной жизни. Клянусь тебе, это правда. Такую красоту никто здесь не оценит, такой ум никто не в силах постигнуть. Ты другая. И зря тут пропадаешь, с отцом, который о тебе не думает, в доме, который никто из уважаемых джентльменов никогда не посетит. У тебя нет будущего, нет надежды на достойное замужество. Об этом постарался твой отец. Он похваляется каждому, кто пожелает слушать, что растит тебя вдали от Бога, ты не знаешь никаких правил, чтобы сдерживать естественные страсти. Женщины в Ревсби считают тебя распутницей, и мужчины тоже. Они запрещают своим дочерям разговаривать с тобой, в страхе, что ты можешь на них дурно повлиять.

— Я не имею желания общаться с ними, — произнесла она тихо.

— Какое будущее здесь тебе уготовано? — промолвил он. — Я гляжу на тебя, и у меня разрывается сердце. Настанет время, когда отец не сумеет тебя защитить. Что тогда?

Она молчала, и неожиданно его тон изменился:

— Кто знает, может, то, что говорят, правда. Видимо, ты уже сообразила, как красивые девицы без денег зарабатывают на жизнь? Вдруг под скромностью таятся дикие страсти? Это правда? — Понсонби напрягся и притянул ее к себе. Но она оставалась по-прежнему вялой, стояла с опущенной головой, и он, вздохнув, ослабил захват и отступил.

— Умоляю тебя, не дари свою невинность какому-нибудь деревенскому парню, грубому, неуклюжему сыну фермера. Поверь, ты слишком для этого хороша.

Он двинулся к окну. Девушка осталась стоять, разглядывая узоры на половицах у своих ног.

Они долго слушали тишину, прежде чем Понсонби повернулся к девушке. Его голос звучал удивительно нежно:

— Если придет пора, когда тебе некуда будет идти, приходи ко мне. Я увезу тебя отсюда, дам книги и одежду, которых ты лишена здесь. Ты заслуживаешь лучшей участи.

Она не ответила, даже не показала, что слышала его слова. И он продолжил:

— Только, ради Бога, не сочти мою речь угрозой. Позволь мне заверить тебя, что я не намерен ничего добиваться принуждением. Если ты не пожелаешь, я никогда не стану заставлять тебя возвращаться к этому разговору. Но хочу, чтобы ты поняла: есть на свете один человек, который тебя ценит. Если ты когда-нибудь будешь нуждаться, умоляю, обратись ко мне.

Понсонби ушел, и она не сдвинулась с места, чтобы проводить его. Стояла, пока не начало темнеть. Пришла в себя, лишь когда в холле раздались шаги отца.

Она замолчала, и в ушах зазвенела тишина, что окутывала небольшое церковное кладбище. Банкс встал и медленно двинулся к церкви. Она ждала, наблюдая за ним. Он повернулся, посмотрел на нее, понимая, что нужно что-то сказать.